Так откуда же взялся этот след от укола на руке и смерть в цветущие девятнадцать лет?
— Скажите, инспектор, вы уже, мм, установили причину смерти? — разбил цепочку ее мыслей голос директора.
— Пока нет, сэр, — твердо ответила Хиллари, не желая вдаваться в объяснения. Объяснять будем позже. — Кстати, вы уже связались с родителями? — спросила она.
— Нет. Нет, я решил, что это лучше будет сделать вам.
Хиллари кивнула. Он хотел свалить эту обязанность на нее, но она его не винила. Тем более что сама собиралась переложить задачу на французские власти в Лилле.
— Я намерена опросить ее ближайших друзей и, возможно, учителей, — строго сказала Хиллари. — Вы ведь это организуете, не так ли?
Вопрос был чисто риторический, и оба они прекрасно это понимали.
— Да, разумеется.
Хиллари кивнула и вздрогнула: зазвонил мобильный телефон. Звонил он из бездонного кармана ее пиджака. Пробормотав извинения, Хиллари достала трубку.
— Босс, это Джанин. Криминалисты закончили, док Партридж собирается увозить тело. Но сначала хочет вам что-то сказать.
— Ладно, сейчас буду.
Она убрала телефон, залпом допила кофе — грех бросать недопитым такое редкое угощение — и послала имбирному печенью последний решительный взгляд.
— Возможно, мы сегодня еще поговорим, сэр, но позже, — сказала она, вставая со стула и пожимая протянутую руку директора.
— Разумеется, в любое время. Если вам что-то будет нужно, сообщите моему секретарю.
Хиллари улыбнулась и подумала: интересно, скоро ли он отзовет это свое предложение? Скорее всего, в тот самый миг, когда впервые прозвучит слово «наркотики».
А после этого все люки будут мгновенно задраены.
Войдя в комнату Евы Жерэнт, Хиллари помедлила, чтобы не мешать фотографу — он делал последние снимки крупным планом, — а затем присоединилась к патологоанатому.
— Упаковали, можно везти, — без нужды сообщил док, но вновь зачем-то потянул вверх рукав свитера покойной.
Хиллари не сразу поняла, что он делает. Зачем снова разглядывать ту же отметку?
— Я заметил вот это, — сказал Партридж и поддернул рукав мешковатого кашемирового свитера еще выше. — И на другой руке точно такие же. Видите? Отметины неяркие, но отчетливые.
Хиллари видела. Бледные пятна, лиловые с голубым. Четыре штуки. И она, даже не спрашивая, знала, что на противоположной стороне руки будет еще одно такое же пятно.
Эти отметины оставил тот, кто держал девушку за руки выше локтя. Крепко держал.
Помрачнев, Хиллари выпрямилась.
Она почти не сомневалась, что, когда док доберется до анатомички и осмотрит тело целиком, на спине у нее обнаружится еще один синяк. Там, куда упиралось чужое колено.
Доктор беспомощно пожал плечами.
— Постараюсь взяться за нее завтра же, — сочувственно сказал он. Оба понимали, что дело пахнет керосином, и чем дальше, тем сильнее.
Хиллари кивнула.
— Спасибо, док, — негромко сказала она.
Конечно, схватить Еву Жерэнт за руки повыше локтя мог кто угодно и по тысяче разных причин. Например, она споткнулась и чуть не упала, а какой-то добрый самаритянин бросился на помощь и поймал, вцепившись ей в руки до синяков. Всю прошлую неделю на улице было скользко, и неудивительно — то дождь, то мороз.
Отметины могли остаться даже после зажигательных танцев или секса.
А могли — оттого, что кто-то схватил девушку и держал, пока ей загоняли иглу в руку.
Надо позвонить Мэлу.
Только бы он не отобрал у нее это дело. Потому что оно все больше смахивало на убийство.
Глава 4
Хиллари нашла Джанин и Томми на улице, где они о чем-то совещались. Троица молча проводила взглядами тело. Кому-то из них придется присутствовать при вскрытии. Для Хиллари это было не в новинку — по крайней мере, она могла быть уверена, что желудок не подведет.
Тут главное посильней намазать кремом под носом, и запаха уже практически не чувствуешь.
С остальным бороться было сложнее, но, как она часто думала, не нужна эта борьба. Вот, например, жалость, которую она ощущала всякий раз, глядя, как патологоанатом равнодушно копается в безжизненном теле, — эту жалость Хиллари не хотела бы утратить. Полицейский, которому больше не жаль покойного, не способен вести дело об убийстве. По крайней мере, так считала Хиллари.
Потом еще страх. Когда у нее на глазах резали и рассекали человеческое тело, ей часто бывало страшно. И этот страх тоже, пожалуй, был необходим.
Смерть должна пугать.