Когда свет погаснет, пусть все останутся на своих местах. Мне бы только успеть схватить револьвер. Три секунды, больше не понадобится. Сунуть руку в карман пальто, ухватить револьвер за ствол, выудить и быстро спрятать в брючный карман. Вот и все, что мне нужно сделать.
Поверни, поверни же свою башку! Выключатель рядом. Стоит ей на мгновение отвернуться — и я начинаю!
Вирджиния, дорогая, золотая, поверни свою очаровательную черепушку!
Дорогая и золотая Вирджиния и бровью не повела. Глядела на бутылку как завороженная.
А что, если она сбросит ее со стола, когда погаснет свет?
Нет, ей это ни к чему.
И все-таки, вдруг?
Если она это сделает, я получу порицание и никогда уже не стану детективом первого класса.
Ну, дрянь, стерва, поверни башку! Говорят тебе, поверни!
Есть же Господь на небесах, мелькнуло в голове у Хоуза. Он завороженно смотрел, как Вирджиния медленно поворачивает голову к зарешеченным окнам.
Рука Хоуза тотчас ме+нулась к пластмассовому выключателю.
И полная, кромешная тьма окутала комнату в мгновение ока.
— Какого дьявола… — начала было Вирджиния, но тут же осеклась. Никто больше не произнес ни звука.
Пальто, пальто, думал Хоуз.
Быстро!
Он нащупал грубую ткань, провел руками по бокам, нащупал оружие и сунул руку в карман, чтобы вытащить револьвер.
И в этот момент внезапно и ослепительно вспыхнул свет.
Глава 12
Хоуз чувствовал себя школьником, которого застали врасплох, когда он залез в коробку с печеньем.
Сначала он не мог сообразить, откуда взялся этот поток света, а затем понял,что опять загорелись лампы под потолком и он стоит на виду у всех, засунув руку в карман чужого пальто, но так и не выудив револьвера. Как только вспыхнул свет, Хоуз вдруг начисто утратил чувство времени. От того, что произойдет в ближайшие секунды, зависит жизнь всех собравшихся в комнате. Он отдавал себе в этом отчет и все же не мог избавиться от ощущения, будто время застыло.
Лишь после того, как прошло целых три года, он решил навести на Вирджинию револьвер.
Шаря в кармане, он нащупал рукой ствол, и пока его пальцы сомкнулись на нем, прошло еще двенадцать лет, если не больше. Он уже собирался вытащить револьвер, как вдруг увидел Артура Брауна, который с удивленным видом быстро шагал по коридору. Хоуз решил крикнуть: «Артур, беги!» На это ушло целое столетие, и кричать было уже поздно: Артур подошел к перегородке. А после этого вытаскивать револьвер и вовсе было без надобности, потому что время сжалось, уменьшилось до обычного и превратилось в двенадцать секунд. Времени больше не оставалось, все оно вытекло в трубу. Теперь звучал лишь голос Вирджинии Додж, он рассекал молчание в безвременье и обдавал собравшихся могильным холодом:
— Не вынимай револьвер, рыжий. Стреляю в бутылку.
Хоуз замешкался. В голове вдруг мелькнуло: а что,если в бутылке не взрывчатка?
Но эта мысль исчезла столь же внезапно, как и появилась. Нельзя рисковать. Хоуз опустил револьвер и повернулся к Вирджинии.
Артур Браун застыл в проходе.
— Что тут… — начал он.
— Замолчи! — рявкнула Вирджиния. — Сюда! Да поживее!
Лицо Брауна выражало полнейшее замешательство. С самого утра он проторчал в задней комнате швейного ателье и только теперь вернулся в участок. Он поднялся по металлической лестнице на второй этаж, как делал, наверное, десять тысяч раз с тех пор, как пришел работать в восемьдесят седьмой. В коридоре было темно, и он машинально протянул руку к выключателю. Вспыхнул свет. Первым, кого он увидел, был Коттон Хоуз. Он стоял у вешалки и шарил в кармане висевшего там пальто. Затем Браун заметил женщину с револьвером.
— А ну-ка, сюда, рыжий, — скомандовала Вирджиния Додж.
Хоуз молча подошел к ней.
— Значит, ты очень умный, да? Умнее всех? — осведомилась она.
— Я, собственно…
Револьвер в руке Вирджинии взмыл вверх и тотчас опустился. Хоуз почувствовал, как мушка разодрала ему щеку. Он закрыл лицо руками, решив, что этим дело не кончится. Но ошибся.
Хоуз взглянул yа свои пальцы. Они были в крови.
— Больше никаких фокусов, — услышал он ледяной голос Вирджинии. — Понятно?
— Понятно…
— А теперь не путайся под ногами. В тот конец, и быстро! А ты входи, — крикнула она Брауну. — Да пошевеливайся, черт тебя возьми!
Браун вошел в комнату. Выражение его лица быстро изменилось — от изумления к пониманию происходящего. А затем — к сосредоточенности, как если бы он что-то тщательно рассчитывал.