— Вы так полагаете? — улыбнулась Вирджиния. Похоже, ей начала нравиться ее роль.
— Это же чистое безумие! Ладно, пускай револьвер — это еще можно понять. Вам вздумалось отправить Стива на тот свет? Дело ваше. Но нитроглицерин! Нет, это слишком. Как вам удалось добраться до участка и не взорвать полгорода?
— Я старалась, — сказала Вирджиния. — Я шла осторожно и не виляла бедрами.
— Это, конечно, самая лучшая походка. Особенно когда в сумке взрывчатка.
Клинг обезоруживающе улыбнулся. Часы на стене показывали 5.33. На улице начало темнеть. Небо сделалось темно-синим, отчего еще заметнее стала кричащая позолота деревьев. С улицы доносились крики подростков, гонявших мяч по баскетбольной площадке, — им надо было закончить матч до темноты. Матери кричали им что-то из окон. Мужчины окликали друг друга у входа в бар, куда они направлялись, чтобы пропустить по кружечке пива перед ужином. В окна врывались привычные шумы большого города — и еще отчетливее на фоне этих звуков резала слух мертвая тишина в дежурной комнате следственного отдела.
— Мне нравятся сумерки, — тихо сказал Клинг.
— Правда?
— Да. И всегда нравились. Даже в детстве. В них есть что-то очень приятное. Так тихо, спокойно… — Он помолчал немного. — Вы и в самом деле хотите убить Стива?
— Да, — сказала Вирджиния.
— Вы не правы.
— Это почему же?
— Как вам сказать…
— Можно включить свет, Вирджиния? — спросил лейтенант Бернс.
— Включайте.
— Коттон, включи-ка верхний. А можно моим ребятам заняться делом?
— Каким еще делом?
— Отвечать на телефонные звонки, печатать отчеты, самим кое-куда позвонить…
— Нет! Никто не звонит и не отвечает на звонки, пока я не возьму другую трубку.
— Хорошо. Но печатать-то можно? Или это тебе мешает?
— Пусть печатают. Каждый за своим столом.
— Ладно, ребята, — сказал Бернс, — ничего не поделаешь. Слушайтесь ее, и без всяких там героических поступков. Видишь, я не перечу тебе, Вирджиния, поскольку не теряю надежды, что ты сама поймешь, как поступать дальше. Еще не поздно, Вирджиния.
— Не тратьте зря энергию, — отрезала она.
— Он вообще-то дело говорит, — с мальчишеской непосредственностью вставил Клинг.
— Да ну?
— Честное слово! Вы ничего этим не добьетесь, миссис Додж.
— Правда?
— Правда. Ваш муж умер, и вы не поможете ему, отправив на тот свет ни в чем не повинных людей. В том числе и себя. Ведь если взорвется нитроглицерин…
— Я любила своего мужа, — упрямо произнесла Вирджиния.
— Кто спорит? Я вас хорошо понимаю. Но зачем эти угрозы? Чего вы хотите?
— Смерти того, кто все это устроил.
— Стива? Побойтесь Бога, миссис Додж. Стив не убивал вашего мужа. Вы это прекрасно знаете.
— Ничего я не знаю.
— Ладно, предположим, он убил, хотя это вовсе не так. Вы сами понимаете, что не так, но если вам от этого легче, будем считать, что убил. Чего вы добьетесь местью? — Клинг развел руками. — Ничего. Вот что я вам скажу, миссис Додж…
— Слушаю.
— У меня есть подруга. Ее зовут Клер. Это не девушка, а мечта. Я скоро на ней женюсь. Она удивительно жизнерадостная, хотя и не всегда была такой. Когда мы познакомились, она напоминала покойницу. Честное слово. Самую настоящую покойницу. А знаете, почему?
— Почему? — спросила Вирджиния.
— Сейчас расскажу, — доверительно начал Клинг. — У нее был роман с парнем, которого убили в Корее. Он умер, и она решила умереть вслед за ним. Спряталась в свою раковину и не желала из нее выходить. Это в ее-то годы! Вы не намного старше, чем она. Жить в раковине? — Берт покачал головой. — Она была не права, миссис Додж. Совсем не права. Никак не могла свыкнуться с мыслью, что он умер. Она не понимала, что,как только в него угодила пуля, он перестал быть собой. Он превратился в труп. В мертвеца. Все кончено. Но она продолжала роман — с покойником, которого зарыли в землю.
Клинг замолчал и провел рукой по подбородку.
— Простите меня, но, по-моему, вы делаете то же самое.
— Ничего подобного.
— Абсолютно то же самое. Вы вошли сюда, и в комнате запахло смертью. Послушайте, вы и выглядите как смерть, честное слово! Такая красивая женщина, а в глазах, во всем облике — смерть. Это просто глупо, миссис Додж. Если бы вы поняли это, вы бы бросили револьвер и…
— Хватит, больше ничего не хочу слышать, — оборвала его Вирджиния.
— Думаете, Фрэнку бы это понравилось? — настаивал Клинг. — Думаете, он одобрил бы вас?
— Да. Фрэнк хотел, чтобы Кареллу убрали. Он говорил мне это. Он ненавидел Кареллу.
— А вы? Тоже ненавидите Кареллу? Но вы с ним даже не знакомы!
— Плевать мне на Кареллу. Я любила своего мужа. Этого более чем достаточно.
— Вашего мужа арестовали, потому что он нарушил закон. Он стрелял в человека. Не хотите же вы сказать, что Стив должен был вручить ему за это похвальную грамоту. Послушайте, миссис Додж, будьте благоразумны.
— Я любила мужа, — еще раз повторила Вирджиния.
— Миссис Додж, я вам скажу кое-что еще. Решайте сами — либо вы женщина, которая понимает, что такое настоящая любовь, либо безжалостное чудовище, которому ничего не стоит взорвать все к черту. Одно из двух. Решайте, кто вы?
— Женщина. Потому я и пришла сюда, что я женщина.
— Ну, так и ведите себя как женщина. Бросьте револьвер и уходите поскорей, подальше от беды.
— Ни за что!
— Послушайте, миссис Додж…
Вирджиния словно окаменела на стуле.
— Довольно, приятель, — сказала она. — Можешь замолчать. Этот номер не пройдет.
— Какой номер? — удивился Клинг.
— Не надо строить из себя невинное голубоглазое дитя. Не верю.
— А я и не думал никого из себя строить…
— Хватит! — рявкнула она. — Надоело! Ишь, ласковый теленок выискался.
— Миссис Додж!
— Все, я сказала!
В дежурной комнате опять наступило молчание. Стенные часы с белым глумливым циферблатом выплевывали на пол минуту за минутой. За окнами уже совсем стемнело. Застрекотала машинка. Клинг оглянулся: за столом у окна пристроился Майер. Он печатал что-то в трех экземплярах. Свет от плафона падал на лысую макушку Майера и отражался от нее наподобие нимба. Коттон Хоуз подошел к картотеке и вытащил ящик, заскрипевший на роликах. Полистав карточки, он подошел к столу у другого окна и уселся за него. В тишине раздался всхлип холодильника.
— В таком случае прошу прощения за беспокойство, — сказал Клинг Вирджинии. — Так мне и надо. Я-то думал, что вы человек, а вы ходячий труп.
Внезапно в коридоре возникло какое-то завихрение. Вирджиния напряглась на своем посту. Клингу на мгновение показалось, что она вот-вот нажмет на спуск револьвера.
— Проходи, не стесняйся, — раздался мужской голос, и Клинг понял, что вернулся Хэл Уиллис. И действительно, вскоре показался Уиллис, да не один.
Его пленница не вошла, а скорее влетела в комнату, словно порыв ветра. Высокая молодая пуэрториканка с высветленными волосами, в лиловом пальто нараспашку, из-под которого виднелась красная блузка с низким вырезом, приоткрывавшим великолепие форм, с узкой талией и крутыми бедрами, подчеркнутыми прямой черной юбкой. Несмотря на праздничный наряд, она была не накрашена, да этого ей и не требовалось: безупречный овал лица, яркие карие глаза, полные губы и прямой аристократический нос. Разве что среди белоснежных зубов затесалась одна золотая коронка. Из пленниц, которые когда-либо переступали порог следственного отдела восемьдесят седьмого участка, эта была едва ли не самая красивая.
Впрочем, через порог она не столько переступила, сколько была через него перетащена. Хэл Уиллис держал в правой руке наручники, кольцо которых сомкнулось на запястье пленницы. Оказавшись у перегородки и тщетно пытаясь освободиться, девица на все лады ругалась по-испански.
— Давай-ка сюда, cara mia[2], — говорил Хэл, — входи и успокойся. А то подумают, что тебя тут кто-то обижает. Давай, Liebchen[3], вот сюда. Эй, Берт! Неплохой улов, а? Пит, нравится тебе моя новая подружка? Только что бритвой перерезала горло одному молодому человеку, чик-чик!