Отец Эми — силовик моего отца. Альдо — человек-гора, молчаливый и покрытый шрамами, но я не могу представить, чтобы он к чему-то принуждал Эми.
— Об этом упоминалось, но только в планах на будущее. — Она слегка улыбается. — Я знаю свой путь, Кэт. Я просто надеюсь, что они выберут кого-нибудь достойного.
Если бы я была capo dei capi, правителем всех пяти семей, как мой отец, я бы изменила это дерьмо в мгновение ока. Но у меня связаны руки. Как у наследницы, у меня ограниченная власть, пока я не вступлю во владение.
Я открываю рот, чтобы пообещать, что поговорю с отцом, но слова застревают у меня в горле. Он даже не разговаривает со мной. И я не буду давать обещаний, которые не смогу сдержать.
Она видит мое лицо. — Я знаю, Кэт. Я понимаю. Все в порядке.
Это нехорошо, и мы обе это знаем. Но Эми поднимает свой бокал, и через мгновение я следую ее примеру.
— Будем пить до потери сознания, — объявляет она.
Я не должна. Я должна оставаться начеку. Наготове.
Но это был дерьмовый день. Поэтому я чокаюсь своим бокалом с ее.
— Я выпью за это.
Глава шестая. Доменико
Поднимаясь по ступенькам к апартаментам Кэт, я останавливаюсь перед двумя мужчинами, появляющимися из темноты. Моя рука опускается, но затем в тусклом свете появляется лицо Николо, и я расслабляюсь, засовывая пистолет обратно в кобуру под курткой. — Мальчики.
И они оба мальчишки, хотя Николо сейчас старший солдат. Я сам назначил его и наблюдал за его обучением. Пока у него все хорошо получается.
И он доказывает это, вставая у меня на пути, когда я собираюсь пройти мимо него и Дрю. — Прости, Дом. Она не хочет, чтобы ее прерывали.
Ну что ж.
— Осторожнее, солдат. — Мои слова звучат тихо. — Помни, с кем ты разговариваешь.
Дрю бледнеет, но Николо стоит на своем. — Мне очень жаль. Но она сама отдала мне приказ.
И Катарина превосходит меня по званию. Моя голова поворачивается к ее двери. — Почему?
Я получаю ответ мгновением позже. Раздается низкий гул басов, ритм музыки сопровождается двумя силуэтами в окне.
Все мое тело замирает. — Кто.
Это не вопрос. Это гребаное требование. Дрю и Николо обмениваются взглядами, и моя кровь закипает. Я положу их на гребаные лопатки и к черту всю иерархию.
Если она там, наверху, с ним…
К счастью, Дрю выпаливает ответ. — Эми.
При этих словах все мое тело расслабляется, и этого достаточно, чтобы понять, что я действительно в гребаной беде. Отгоняя эти мысли, я поджимаю губы. — Позвони ей.
Когда Николо колеблется, я с проклятием выхватываю телефон и набираю ее номер.
Двое мужчин переминаются с ноги на ногу, когда звонит телефон.
И звонит.
Ради всего святого.
Завершая звонок, когда он переходит на ее голосовую почту, я встречаюсь с ними обоими взглядом. — Я ее силовик, ваш старший, и мне нужно с ней поговорить. Будете стоять у меня на пути, и я отправлю вас в ночное патрулирование на следующие три месяца. По пятницам и субботам.
Дрю стонет, но Николо выпрямляется. Он сглатывает, но все равно смотрит мне в глаза. — Я постучу и спрошу.
Я не должен хотеть вмазать ему за то, что он, мать его, делает ровно то, что я велел. Отмахиваюсь от него с ворчанием и перевожу взгляд на Дрю. Он бледнеет. — Как продвигаются твои тренировки?
Он ухмыляется. — Думаю, неплохо. Новый режим лучше подходит для моего колена. Спасибо, Дом.
Кивнув, я наблюдаю, как Николо нерешительно стучит. Слишком тихо, чтобы быть услышанным из-за музыки, но затем он стучит снова. Два сильных удара, от которых силуэты в окне расходятся в разные стороны. Один из них скрывается из виду, и наружу вырывается свет, когда Катарина открывает дверь.
— Это, блядь, должно быть очень важным, Николо, — огрызается она. И, может, это прозвучало бы угрожающе… если бы не икание в конце.
Закатив глаза, я протискиваюсь мимо Дрю, перепрыгивая через две ступеньки за раз. — Сжалься над ним. Мне нужно с тобой поговорить.
Она слегка покачивается, глядя на меня, и Николо пользуется возможностью ускользнуть обратно на свой пост. Оставляя меня с ней наедине.
Волосы Катарины, эта пьянящая масса светлых и бронзовых локонов, распущены по лицу, влажные пряди прилипли ко лбу. Карие глаза, такие глубокие, что трудно разглядеть, где кончается радужка и начинаются зрачки, пристально смотрят на меня, все еще оценивая, несмотря на ее опьянение.
Даже сейчас, когда я стою там, я вижу, как кирпич за кирпичом выстраивается стена, за которой она прячется. И на долю секунды я презираю себя за то, что вырвал её из вечера, который, по всей видимости, был ей необходим.