Опасная игра, но забавная.
Останавливаясь перед зданием из красного кирпича, я делаю глубокий вдох.
Мне нужна ясная голова. Мой отец, может быть, capo dei capi, лидер американской мафии, но здесь все взгляды прикованы ко мне. К его единственной наследнице женского пола.
Оценивающие. Осуждающие.
Поймав свое отражение в зеркальном стекле входной двери, я быстро окинула взглядом свой внешний вид, убеждаясь, что все на своих местах. Мои руки не двигаются, чтобы пригладить волосы. Я не наклоняюсь вперед, чтобы убедиться, что, стрелки идеальны.
Катарина Корво всегда совершенна.
По крайней мере, на людях.
Глава вторая. Катарина
Когда Вороны кружат — это означает убийство.
И когда мои алые каблуки врезаются в промокший ковер, это прозвище еще никогда не казалось мне таким уместным.
— Вороны кружат, — шепчу я, и круг впереди меня расступается. Дом поворачивается. Его взгляд скользит по мне, губы сжимаются, но он не говорит ни слова о моём опоздании, пока я встаю рядом с ним, глядя на тело, виновное в тёмно-красной луже у моих ног.
Оно дёргается, и уголки моих губ приподнимаются. Я бросаю на Дома взгляд:
— Ты что-то оставил для меня? Как трогательно.
Мальчишка — хотя нет, в нашем мире он уже мужчина, несмотря на детскую припухлость щёк, — распахивает глаза с хрипом, водит ими по комнате, пока не находит меня. Зрачки расширяются от узнавания.
Он захлебывается у него изо рта вылетает большой сгусток крови, и я с легким безразличием смотрю вниз, когда он брызгает рядом с моими туфлями.
Я приседаю, упираясь локтями в бедра, и разглядываю его. — Привет, Антон.
Воздух наполняется его хриплым дыханием, но он не спрашивает, почему я здесь, не молит о пощаде.
Что-то, отдалённо похожее на уважение, на мгновение наполняет грудь, но тут же захлёбывается в отвращении. — Кажется, у нас возникла проблема.
Выпрямляясь, я стою неподвижно, в то время как группа вокруг меня начинает окружать Антона. Они двигаются бесшумно, и это толкает его на попытку сесть.
— Пожалуйста, — начинает он рыдать. — Я не знал!
— Тссс. — Мои губы растягиваются в улыбке. — Время лжи прошло, Антон. Ты так красиво сплел свои маленькие истории, но теперь мы подошли к концу.
Когда он хватает меня за ногу, я бью каблуком вниз, прямо по его запястью. Лезвие в подошве с лёгкостью пронзает кожу, и его крик сотрясает стены звукоизолированного здания.
— Верность, — тихо говорю я, когда крики переходят в сдавленные рыдания. — Верность — это все, Антон. Это основа того, кто мы есть. И ты нарушил свою клятву. Ты поклялся хранить Омерту (Прим. Кодекс молчания мафии), но при первой же проверке предал весь наш образ жизни. Ты поделился информацией с посторонними, которая не принадлежала тебе.
Поворачиваясь, я жду, пока движущаяся толпа остановится.
— Я приговариваю тебя к смерти. — Раздается мой голос, эхом отражаясь от стен в тишине. — За нарушение Омерты. Пусть твою душу будут судить в аду, как это было здесь.
Антон начинает плакать, по его лицу текут красные слезы, но он молчит, когда я наклоняюсь и вытаскиваю тонкий кинжал из туфли.
— Ты хочешь что-нибудь сказать, прежде чем я приведу в исполнение свой приговор? — Мои слова заставляют его вздрогнуть, его глаза бегают из стороны в сторону, прежде чем останавливаются на лезвии в моей руке.
— Пистолет, — шепчет он, переводя взгляд на меня. — Пожалуйста. Не так.
Мои руки не дрожат, когда я протягиваю руку, прижимая лезвие к его губе, кончик исчезает у него во рту. Он закрывает глаза, его плечи поникли.
— Предатели не выбирают свой путь в ад. — Мой голос холоден. — Прощай, Антон.
Лезвие бесшумно скользит ему в рот, его тело разрезается, как масло, под острой сталью. Он оседает, соскальзывает с лезвия и с глухим стуком падает на пол.
Осторожно вытираю лезвие тряпкой, которую протягивает мне Дом. Мои Вороны молча ждут, пока я закончу уборку и вставлю кинжал с лезвием обратно в каблук, прежде чем заговорю.
— Внутренний двор. Три дня.
Два младших солдата выходят вперед, когда Дом кивает им. Схватив Антона подмышки, они начинают тащить его из комнаты, остальные следуют за ними, молчаливо наблюдая.
Остается только Дом, его взгляд задерживается на мне, пока я, наконец, не смотрю на него. — Что?
— Три дня — долгий срок. Его брат здесь.
Черт.
Я забыла, что его брат недавно присоединился к нам. Я проглатываю оттенок сожаления, проталкиваясь мимо Дома. — Ты мой исполнитель, а не моя совесть, Дом. Три дня. Мы не церемонимся с предателями.