Мой рот наконец шевелится, хотя остальная часть меня словно застыла. — Уходите.
Они обмениваются взглядами, и один сглатывает. — Сэр...
У них есть работа. Я протягиваю руку. — Дай мне лопату и уходите.
Главный нерешительно передает ее, остальные следуют за ним, оставляя нас одних. Роза с отчаянием смотрит на меня, стоя на коленях рядом с мамой, ее густые каштановые волосы намокли, прилипли ко лбу и плечам, макияж наполовину растекся по лицу.
Сидящий напротив них мой отец смотрит отсутствующим взглядом, даже когда наблюдает за своей женой. Он не может предложить никакого утешения, и моя мать не приняла бы его, даже если бы он попытался. Между моими ранее неразлучными, любящими родителями образовалась неровная трещина, полная вины, которая кажется непреодолимой.
Они сделали это.
Я прогоняю эти мысли прочь. Я не позволю ни одной из них проникнуть в это пространство, в это последнее прощание.
Лопата с глухим стуком падает на землю, когда я тяжелыми шагами направляюсь к матери. Роза что-то шепчет ей, ее рука дрожащими движениями поглаживает ее спину.
Я сжимаю рукой ее плечо. — В машину, Рози. Там полотенца. Я приведу маму.
Вытирая лицо, я наблюдаю, как моя младшая — а теперь и единственная, и при этой мысли боль пронзает меня, — сестра поднимается на ноги. Ей едва исполнилось шестнадцать, но у нее отняли последнее из детства. Она обнимает себя руками, отворачиваясь, и я осторожно просунул руки под маму.
Она борется со мной, слабая, как котенок, когда я поднимаю ее. Не думаю, что она ела несколько дней.
— Никки, — кричит она. Ее руки бьют меня в грудь. — Я не оставлю ее здесь одну. Отпусти меня.
— Ты нужна Розе, — прохрипел я. — Я останусь с Никки, мама. Она не будет одна.
Моя мать переходит на бессвязное бормотание, когда Роза открывает дверцу машины, и я сажаю ее внутрь. Водитель уже включил обогрев, и я хватаю полотенце из стопки, которые положил утром, и оборачиваю им ее. Роза шмыгает носом, вытирая лицо. Моя мать игнорирует ее, прижимаясь лицом к окну.
— Отвези их домой, — приказываю я Санто. — Убедись, что бы моя мать вошла в дом.
Затем я поворачиваюсь к Розе, мой взгляд скользит по матери. — Я ненадолго.
Она кивает, уже поднимая замерзшие руки моей матери и нежно растирая их. — Не... не спеши, Джио.
Они уезжают, оставляя меня с моим молчаливым отцом и мертвой сестрой.
Его шаги раздаются позади меня, когда я поднимаю насквозь промокшую веревку. Он заходит с другой стороны, и вместе мы опускаем Никки в грязь, осторожно, так чертовски осторожно, опуская ее на холодную, утрамбованную землю.
Ей здесь не место. Неправильность этого отдается у меня в груди физической болью, от которой я не могу избавиться все те дни, с тех пор как приехал домой по зову отца.
Когда гроб касается дна, веревка в наших руках ослабевает, мой отец падает на колени, словно марионетка, у которой перерезали ниточки. Он закрывает лицо руками, пока я обхожу его, поднимая лопату.
Она дрожит в моих руках, но я крепко держу ее, когда упираюсь ногой в острые края и толкаю вниз, наполняя ее землей, которая влажно осыпается на место последнего упокоения Николетты Фаско.
Дочь.
Сестра.
И когда она исчезает под тёмной горой грязи, я даю ей обещание.
Я заставлю их заплатить.
Глава двенадцатая. Катарина
Я не тороплюсь собираться, использую каждую минуту, чтобы хоть немного разгрести хаос в голове. Учитывая обстановку на кампусе, выбираю чёрные обтягивающие кожаные брюки и влезаю в свои алые туфли на каблуках. Я заказываю новую пару каждый год — подарок самой себе, с небольшим дополнением.
Тонкие стальные кинжалы с изящной резьбой и деревянными рукоятками идеально встают на место — в ножны на задней стороне каблуков. Легко дотянуться, если понадобится. Но даже если не понадобится — выглядят они чертовски эффектно.
Добавив ещё одну пару в тонкие ремни под руками, я надеваю чёрную атласную майку и кобуру, вкладываю в неё два Ruger-57 и прячу всё под приталенным пиджаком.
С зачесанными назад волосами, убранными с лица, идеальной подводкой для глаз и губами, накрашенными в тон туфлям, я выгляжу готовой.
Готовой убивать или готовой трахаться.
Меня давным-давно научили, что моя внешность сама по себе является оружием, и я не дура. Я использую все имеющееся в своем распоряжении оружие, если понадобится.
И главное — внешний вид. Особенно сегодня, когда шепот преследует мои шаги по кампусу. Я высоко держу голову, поддерживая зрительный контакт с любым, кто достаточно смел, чтобы попытаться посмотреть на меня.
Никто не осмеливается дольше нескольких секунд. Даже мои собственные Вороны обходят меня стороной, и Винсент ловит мой взгляд, когда он загоняет горстку младших солдат в тренировочные залы. Они все таращат глаза, прежде чем он ударяет одного по затылку, и они, спотыкаясь, входят внутрь.