Я медленно киваю. — Понимаю.
В его тоне слышится горечь, и я могу понять почему.
— Ты любишь ее.
Он недоверчиво смотрит на меня. — Что за черт? Вы действительно заплетаете друг другу волосы, не так ли?
Но он не отрицает этого. Через минуту он вздыхает.
— В этом-то и проблема, не так ли? Мы все чертовски любим ее. Я. Ты. Даже Лучиано начал что-то вынюхивать. Эта женщина — шар огня и ярости, и нас всех влечет к ней, как мотыльков к пламени. Но никто из нас не может заполучить ее.
— Говори за себя, — бормочу я. Мое внимание задерживается на упоминание Морелли, но затем Данте смеется, низко и саркастично.
— Джозеф Корво никогда не подпустит тебя к ней. — Его слова резкие и жестокие. — Катарину Корво не отдадут простому силовику, Росси. И ты, черт возьми, прекрасно это знаешь. Однажды тебе придется стоять в стороне и смотреть, как он отдает ее кому-то другому. Завернутую в красивый бантик. Она — прекрасная возможность для него, и кто, черт возьми, не откажется от части своей империи ради шанса обладать ею?
Я продолжаю молчать.
— Если только… Катарина не возьмет верх раньше. — Он смотрит на меня, но я ничего не выдаю. — Тогда ей решать, кого она выберет. В качестве мужа… или любовника.
— Она не чертова собственность, — огрызаюсь я. Он машет рукой в сторону своего разбитого лица.
— Я это знаю. Чертовски хорошо. Но старая гвардия смотрит на это иначе. Может, она и наследница, но она также женщина. Это чертовски соблазнительная комбинация. Добавь сюда саму Катарину, и мужчины пошли бы за нее на войну.
Мужчины пошли бы за нее на войну.
— Просто посмотри на нас, — продолжает он, его слова мягко звучат в темноте ночи. — Ты думаешь, я блудливый, ненадежный мудак. Мне кажется, ты ханжа. Но вот мы здесь, ведем вежливый разговор во имя ее безопасности. Если это не гребаное дурное предзнаменование, то я не знаю, что это такое.
Звук, который срывается с губ, может быть забавным. Может быть.
— Итак, — говорю я. Мои глаза осматривают землю внизу. — Значит, временные союзники. Ради нее.
— Ради нее, — соглашается он. — Поспи немного, Росси. Мне нужно будет уйти на рассвете. Даю тебе слово, что ничто не проникнет за эту дверь.
Я не спрашиваю, что он сделает, если появится В'Ареццо.
Но когда я встаю и протягиваю руку, мне приходит в голову, что, возможно, он не совсем такой засранец, каким я его считал. Его пожатие крепкое, и мне интересно, чувствует ли он то же самое.
Война действительно создает странных союзников.
Дверь за моей спиной щелкает, и я смотрю на Катарину. Она все еще спит, и эта маленькая морщинка на ее лбу, которая, кажется, никогда не разгладится, становится еще глубже, когда я наклоняюсь, чтобы просунуть руки под нее.
Она вздрагивает, ее глаза открываются.
— Это просто я, — бормочу я. — Я отнесу тебя в постель.
Но она уже прижимается ко мне, мягко дышит мне в плечо, когда я несу ее в спальню и укладываю в постель.
Когда я выключаю лампу, она протягивает руку. Мягкие пальцы касаются моего запястья. — Останься.
Ее глаза закрыты. Возможно, она даже видит сон, а если и видит, сомневаюсь, он это обо мне. Может быть, он, о мужчине, сидевшим снаружи с пистолетом наготове.
Но я эгоистичный ублюдок, и я возьму от нее все, что смогу получить. Поэтому я снимаю туфли, обхожу кровать и кладу свой пистолет на тумбочку, прежде чем осторожно забраться на нее. Катарина отодвигается, прижимаясь ко мне, пока все, что я могу чувствовать, — это тепло ее тела, даже сквозь мою одежду и ее шелковую пижаму.
Она вздыхает, когда моя рука опускается на нее, и я осторожно, чертовски осторожно протягиваю руку и убираю выбившиеся волосы, закрывающие ее лицо.
Она спит всю ночь в моих объятиях.
А я совсем не сплю.
Глава шестнадцатая. Катарина
Тишина за завтраком неловкая.…
Я беру ещё кусочек яблока, откусывая с раздражением, пока сканирую лица за столом. Прямо напротив меня Эми бросает мне натянутую улыбку, а потом снова утыкается взглядом в свой тост.
Это могло быть связано с мужчинами, стоявшими вокруг нас, образуя стену между Корво и другими столами, на чем Дом решительно настоял. Или это мог быть смертный приговор, нависший над моей головой.
Сегодня утром все Вороны какие-то нервные.
— Ради всего святого, — наконец срываюсь я, когда Рико роняет чашку и тёмное пятно кофе расползается по ослепительно-белой скатерти. Все вздрагивают, и это бесит меня ещё больше. — Мы — Вороны. Ведите себя соответственно.
Вокруг меня раздаются невнятные извинения, но лица по-прежнему серьезные. Настороженные.