Он больше ничего не говорит, не извиняется. А может, я и не хочу, чтобы он извинялся. Потому что, по крайней мере, он что-то сделал.
Но это все усложняет.
Откидывая голову на кожаную обивку, я поворачиваю ее, чтобы посмотреть на Дома. Он хмуро смотрит в пол, и я протягиваю руку, чтобы подтолкнуть его. — У тебя будет больше морщин, чем у слона, если ты будешь продолжать так хмуриться, Доменико.
Его губы растягиваются в подобии улыбки, но она чертовски натянутая. Нам следовало бы поговорить о его поездке домой, но присутствие Данте все усложняет.
Прикусив губу, я размышляю о странности присутствия их обоих здесь, в одном пространстве. Ведут себя спокойно. — Может, нам... обменяться какими-нибудь мемами или что-то в этом роде?
Дом смотрит на меня так, словно у меня выросла третья голова, но глаза Данте прищуриваются. Пожимая плечами, я тянусь за пультом.
— Или нет. Тогда будет фильм.
Я просматриваю варианты, останавливаясь на высокобюджетном боевике с большим количеством оружия. Дом ерзает, подтаскивая подушку к себе на колени. — Ложись.
Я заплетаю свои влажные волосы в косу, прежде чем лечь. Пальцы Дома проводят по моему лбу мягкими, нежными поглаживаниями, и я сонно моргаю.
Я тоже сомневаюсь, что сегодня ночью мне удастся много поспать, но, может быть, сейчас у меня получится выкроить часок. Мой взгляд останавливается на лице Данте, и всего на секунду я вижу зависть, когда он смотрит на Дома. Страстное желание.
Когда я просыпаюсь несколько часов спустя, Дом спит, его рука запуталась в моих волосах. Но мои ноги покоятся на коленях Данте, его рука обвилась вокруг моей лодыжки. На заднем плане на низкой громкости играет старое комедийное шоу, но он не смотрит его. Он смотрит на мою дверь. Настороже. Наблюдает.
Мне не требуется много времени, чтобы снова закрыть глаза.
И на этот раз я не просыпаюсь до утра.
Глава двадцать шестая. Катарина
Сегодняшний день не обещает быть хорошим.
Я чувствую это по тому, как пульсирует моя голова, когда я выхожу из спальни, Дом протягивает мне кофе. Я оглядываюсь по сторонам, но в остальном комната пуста.
— Ему пришлось уйти. — Дом наблюдает за мной из-под опущенных бровей. — Сказал, что зайдет позже.
— В этом нет необходимости. Я в порядке.
Прислонившись к стойке, я встречаю его взгляд своим. Моя нога болит, синяк превратился в фиолетовое, почти черное пятно. Но у меня бывало и похуже. — Перестань так на меня смотреть, Доменико. Скажи мне, что происходит.
Ощущение рук Азанте на моей коже не исчезнет в ближайшее время. Это было… вторжение. Насилие. Но у меня просто нет ни времени, ни душевных сил, чтобы тратить их на эту мразь.
А когда Дом начинает говорить, сил становится ещё меньше. Всё в голове сужается до гулкого звона.
Этот ублюдок.
— Figlio di puttana, (итл. сукин сын) — шиплю я. Итальянский слетает с моего языка, пока я расхаживаю взад-вперед. — Я так и знала. Злобный, ебучий кусок дерьма.
Я знала, что что-то не так. Знала, что мой отец был более замкнутым, чем обычно, даже после того, что произошло в этом году. И это потому, что этот мудак шепчет ему на ухо, заставляя меня выглядеть слабой при каждой возможности.
И благодаря моему собственному гребаному выбору мой отец начинает ему верить.
— Вороны не достанутся ему, — огрызаюсь я. У меня перехватывает горло при этой мысли. Потерять свое положение наследницы Корво… Я потратила всю свою жизнь, работая ради этого. Я пожертвовала всем чтобы быть там, где я есть.
Без Ворон я не знаю, кем бы я была. Но я не была бы собой, не была бы Катариной Корво. Из всех людей это Маттео. Мой желудок бунтует при одной мысли о том, что этот человек возьмет власть в свои руки.
Никто из нас не был бы в безопасности, никогда не смог бы спокойно спать по ночам, если бы он вел нас. Он не стабилен, не нормальный.
— О чем, черт возьми, думает мой отец? Он психопат. — Я дико смотрю на Доменико. — Посмотри, что он сделал с Николеттой!
В любой другой семье за это последовало бы суровое наказание. Но мой отец не просто допустил это — он вознаградил его.
— Он всегда был таким? — Тихо спрашиваю я, опускаясь на стул. — Я имею в виду моего отца. Неужели я только сейчас это вижу?
Когда Дом колеблется, я тру глаза. — Итак... это означает — да.
Он устраивается рядом со мной. — Может, это ты изменилась, Кэт.
Когда я вопросительно смотрю на него, он опирается локтями на стол. — Ты всегда была так сосредоточена на Воронах. Никто никогда не усомнится в твоей преданности. Твоему отцу никогда не нужно было беспокоиться о тебе, потому что ты никогда не оглядывалась, никогда не ставила под сомнение ни одно из его решений. Ты делала то, что ему было нужно от тебя.