— Наполеон — великий человек, но у него был один большой недостаток — привязанность к многочисленным родственникам. В этом есть что-то еврейское. Политический деятель должен отрекаться от семьи, это мое глубокое убеждение. В особенности от таких бездарных и жадных братьев и сестер, какими Создатель наградил незаурядного корсиканца. Я вообще считаю, что крупный политик не должен жениться. Как священнослужитель посвящает себя богу, так и он должен целиком посвящать себя нации. Но Наполеон совершил еще одну, самую большую глупость, которую история ему не простит — он устроил этот дурацкий поход на Москву, подарив русским победу. Они вот уже сто лет кичатся этой своей победой…
«Чья бы корова мычала», — подумал Вадим. Однако он понимал: глупо приписывать человеку то, что он должен совершить только через четверть века. Это будет другой человек.
— А как вы, вообще говоря, относитесь к женщинам, Адольф? — решил он поменять тему.
Гитлер, что бывало с ним редко, на сей раз задумался. Вероятно, в его голове не было еще выработано твердого мнения по этому вопросу, или его мнение часто менялось.
— Есть очень красивые женщины, — сказал он вдруг с долей некоторой мечтательности. — В Вене я встречал таких. Но женщина, даже очень умная, не в состоянии отделить разум от чувства. Она может поцеловать подругу и одновременно уколоть ее булавкой. И в этом нет ничего страшного. Страшно, когда женщина начинает рассуждать о проблемах бытия. Поэтому их участие в политической жизни недопустимо. Однако мы не можем лишить их возможности влияния на политиков и монархов. Вспомните Лолу Монтес, которая буквально свела с ума Людвига I.[18] Бедный король вынужден был отречься от престола в пользу сына, а танцовщица просто сбежала из Мюнхена. Нет, женщина плюс политика — это всегда гремучая смесь.
«Даже о бабах не может просто поговорить, — с досадой подумал Нижегородский. — Откуда в двадцатидвухлетнем парне столько не свойственной молодости дребедени? Кстати, у него ведь скоро день рождения».
Гитлер тем временем вспомнил Екатерину Великую, затем перешел на Петра I, которого ценил как монарха, но о котором знал лишь понаслышке. Потом он заговорил об американских индейцах. При этом выяснилось, что он прочел все шестьдесят романов Карла Мая и был его восторженным почитателем.
— А вообще-то я не люблю художественную литературу и никогда не читаю в газетах и журналах литературных разделов. Почему я должен забивать голову выдумками всяких неврастеников? Они пишут, что на ум взбредет, а миллионы читают, да еще спорят о прочитанном: что это автор хотел сказать такого-этакого в данном произведении. А автор просто денег хотел заработать, и ничего больше.
— Значит, вы не читали Достоевского?
— Даже не слыхал о таком. Он что, поляк?
— Русский. В одном из его романов бедный петербургский студент приходит к выводу, что одни люди (их немного) — суть наполеоны, а другие (все прочие) — «твари дрожащие». Первые, благодаря своей исключительности, имеют право на все, вплоть до убийства. И он убивает двух женщин ради горсти монет, после чего подает милостыню падшей проститутке.
Это была, пожалуй, самая длинная тирада Нижегородского из всех им произнесенных в этом поезде. Гитлер на секунду задумался.
— И чем же кончилось?
— Судом и каторгой.
— И в чем же смысл? — Концовка ему явно не понравилась.
— В том, что роман называется «Преступление и наказание».
— Очередная русская моралистика, — махнул рукой австрийский всезнайка, — рассчитанная на их бездарную, никчемную интеллигенцию.
В следующую секунду он позабыл о литературе, провел ладонью по щекам, еще не вполне свыкнувшись с отсутствием бороды, и спросил:
— Как вы думаете, господин Пикарт, мне так лучше? У нас в предместье Линца в Леондинге еще лет десять-двадцать тому назад брились лишь актеры да священники. А кроме них только один из местных не носил бороды и за это слыл франтом.
К вечеру девятого они прибыли в Париж и тут же купили билеты на утренний поезд до Шербура. Следовало спешить — до отхода «Титаника» из Саутгемптона оставалось меньше суток и ровно сутки до его прихода в Шербур.
— Сравните голову Зевса или благородные профили Афины и Аполлона с головой Христа, и вы поймете, как низко пало человечество с приходом новой религии. Греки, которые тоже были германцами, как впоследствии и римляне, непостижимы для нас и по сей день величием своих замыслов. Шесть тысяч спартанских семей держали в повиновении полмиллиона илотов! А заведись в их среде хоть один еврей, и Спарта рухнула бы, как трухлявое дерево. Но египтяне были не менее достойными людьми.