Орсино отходит от нас и встает у края сцены. Оглядывается, как будто не видя меня, и открывает рот:
— Кто знает, где Цезарио?
Я думаю о Виоле. Она не служанка, но ей приходится притворяться, чтобы устроить свои дела, и она хочет сохранить место за собой. Шекспир сказал, что это ее первый день на службе. Значит, ей страшно, и она хочет угодить. Я думаю, что она чувствует себя так же, как я сама, так что изобразить ее несложно.
Я спешу к Орсино, покорно и радостно улыбаясь:
— Я здесь, к услугам вашим, государь.
Глава 12
Тоби
Театр «Глобус», Бэнксайд, Лондон
4 декабря 1601 года
Первая неделя репетиций оборачивается катастрофой.
Это, конечно, неизбежно из-за притока новых людей, всполошивших маленькую вселенную «Глобуса», которая живет по собственным правилам. Бёрбедж и его друзья, профессиональные актеры, много лет выступающие на сцене, не скрывают своей нелюбви к новичкам. Они утверждают, что отбирали новеньких небрежно, что гораздо лучших актеров отвергли, что отсутствие опыта портит пьесу, что их труд пропадает зря. Это все правда. Шекспир выслушивает эти жалобы и справляется с ними по мере сил, то есть не слишком хорошо.
Он ходит по сцене, когда новички репетируют, меняя их реплики на ходу, царапая на обрывках пергамента непонятные каракули и впихивая их прямо в руки актерам. Если они роняют пергамент или, господи упаси, не сразу могут прочитать его почерк, он орет. Бёрбедж и остальные не помогают. Они стоят в сторонке, фыркая, закатывая глаза, обмениваясь оскорблениями. Мальчишки, прикидывающиеся взрослыми.
Весь этот хаос усложняет и мою работу. Сначала пьеса была моей, но она преображается так быстро, что мне уже сложно запомнить собственные реплики, которые меняются по два-три раза на дню. Это отвлекает от главной цели, то есть от подозрений. Пятеро новых актеров, три юноши и двое взрослых мужчин, так запуганы Бёрбеджем, что по-прежнему держатся отстраненно и тихонько стоят за кулисами, пока их не вызовут. Одиннадцать дублеров и двадцать рабочих еще хуже: они стараются слиться с фоном, и все попытки их найти привлекают ненужное внимание уже ко мне — мне же не положено этого делать.
Через неделю наблюдений и ковыряний в прошлом подозреваемых я не узнаю почти ничего сверх того, что успел понять на прослушивании. Я должен сократить свой список, выделив среди тридцати семи подозреваемых тех, на ком нужно сосредоточиться. Сейчас ни один из них не кажется мне подозрительнее другого, так что следить пришлось бы за всеми, но это невозможно. Я понимаю только, что им неуютно. Тот, кому неуютно, ведет себя осторожнее, совершает меньше ошибок и не склонен действовать по определенной системе, которая неизбежно рано или поздно будет нарушена, если человек выдает себя за другого.
Скоро пробьет три часа, конец репетициям. Дни нынче коротки, а тени длинные. На сцене уже становится совсем темно и холодно, когда Шекспир нас наконец отпускает. Я иду в гримерную с другими актерами. Они заматываются в плащи, надвигают поглубже шляпы, завязывают шарфы — собираются уходить. Мы пока еще не репетируем в костюмах, слишком рано, но Шекспир любит, когда мы двигаемся на сцене проворно, и говорит, что теплая одежда «убивает стремительность», хотя на дворе зима и все дрожат от холода.
Я решаю, что можно попробовать завязать дружбу с одним из моих подозреваемых. Познакомиться с кем-то — заставить его себе доверять — первый шаг к тому, чтобы он стал с тобой откровенен. А чем ближе я кого-то знаю, тем проще мне почувствовать, что мне лгут.
Я обдумываю варианты. Томас Алар, представляющий Оливию. Он светловолос, голубоглаз и высок, но не слишком хорош собой. Руки и ноги у него худые и костистые, а когда он говорит, кадык пляшет на шее. Он ведет себя тихо, как и остальные новички, но я хорошо помню его на прослушивании. Он напялил платье, хотя этого не требовалось, и говорил фальцетом. Шекспир очень смеялся. Еще он сказал, что ему восемнадцать, а у него уже борода растет, как у двадцатилетнего. Помню, как он стрелял глазами на галерку. Штаны на нем коротковатые, куртка тесна, а вот туфли новые, кожаные, блестящие и чистые. Слишком много противоречий.
Аарон Бартон, Мария. Низенький, коренастый, семнадцатилетний — ему я верю насчет возраста. Рыжий, весь в веснушках, говорит с еле заметным шотландским акцентом, не выговаривает «г». Он из «Детей часовни». Поступил в хор три года назад, через год ушел, а прошлой зимой вернулся. Сразу после казни Эссекса — случайно или нет? Мастер «Детей часовни» сказал Шекспиру, что Бартон не назвал причины своего ухода и причины возвращения и не рассказывает, чем занимался. Такие провалы в биографии и попытки что-то скрыть всегда подозрительны.