Вместо ответа Тоби взмахивает двумя листками пергамента, а потом садится на сцену рядом со мной.
— Прости, что так долго. Пять актеров и одно перо. Пришлось ждать своей очереди. — Он закатывает глаза и протягивает мне мой лист.
Я вчитываюсь. Почерк у Тоби хороший, буквы петлистые, аккуратные, красивые, но не такие, как те, что пишут женщины. У него почерк джентльмена или поэта. А я и без того высокого мнения о нем. Мне кажется, о человеке многое можно сказать по тому, как он пишет. Йори лепит корявые крошечные буквы, будто что-то скрывает, а Шекспир царапает пергамент вкривь и вкось, как безумец. Хотя он и есть безумец.
— Он добавил в эту сцену трех персонажей! И теперь ты угрожаешь мечом не только мне, но и Оливии. Как кровожадно! Ты с ума по ней сходишь, да? — Я играла эту сцену всего час назад, но теперь мне кажется, что я вижу ее в первый раз.
Сложно объяснить, что происходит, когда мы слышим «хватит!», или «шш-ш-ш», или «цыц, глупцы», а потом долго молчим и ничего не делаем, пока Шекспир терзает пергамент.
— Я впечатлен твоим упорством, но одновременно полагаю, что ты сошел с ума.
Тоби криво и нахально ухмыляется. Глаза у него, как летнее небо. Я начинаю понимать, что он старается не улыбаться и не смеяться, а даже если и смеется, то это, скорее, просто резкий выдох. Он как будто еще учится и тому, и другому. Мне нравится, что он учится этому у меня.
— Следовало бы выбрать на роль Оливии кого-нибудь помиловиднее. Достаточно тяжело поверить в то, что ее полюбит один мужчина, не говоря уж о двоих. Или в то, что кто-то обнажит из-за нее клинок.
— До чего грубо, Орсино! Я уверен, что ее душа прекрасна. — Я вчитываюсь в роль. — Смотри-ка, Шекспир написал твои реплики заглавными буквами. Ты до того влюблен, что кричишь. — Я прижимаю лист к груди и делаю вид, что падаю в обморок. — Ах, как романтично!
— Да, я Так влюблен в Оливию, что собираюсь жениться на тебе в следующей сцене. Жаль мне жену Шекспира, — говорит Тоби, и мы оба хохочем. — Какая чепуха!
Может, и так. Но в душе мне и правда кажется, что это романтично. И я очень напугалась, узнав, что Шекспир все переделал и Орсино теперь не убивает меня, а женится на мне. Этим, как известно, практически ограничивается диапазон человеческих поступков. В любом случае целоваться не придется. Хотя с привычкой Шекспира менять все каждую минуту… Это еще может случиться. Это будет чудесно и ужасно. Потому что, раз я парень, мне придется вести себя так, как будто мне это не нравится, а мне это обязательно понравится.
— Наверное, пора начинать. — Я встаю, Тоби тоже встает.
Я выхожу в центр сцены, откуда мы обычно начинаем, а он вдруг ныряет в гримерную.
— Ты куда это?
— Я принес кое-что. — Через мгновение он появляется с мечом. — Позаимствовал в «Глобусе». Мне кажется, так будет поинтереснее. — Он кидает мне меч, который я чуть не упускаю. Он тяжелее, чем кажется. Сделан из какого-то дерева и покрашен под настоящий, с серым клинком и черной рукоятью. Гарда покрыта черными кружками, призванными изображать драгоценные камни. Потом он кидает мне ножны, черную кожаную полосу, которую я креплю вокруг пояса и вкладываю туда меч.
— Очень непонятная сцена. — Тоби встает рядом со мной, глядя в роль. — Зачем она здесь? Зачем выводить семерых актеров на сцену, если нужно всего трое? Я все… — Он замолкает. — Думаю, что если я обезумею, будет неплохо. Сцена перестанет быть похожа на заседание парламента.
Я хихикаю, но выходит по-девичьи, так что приходится замолчать.
— Тогда я играю три роли, а ты четыре? Или просто пропустим это?
Мы попробовали и так, и эдак, исходя то из того, как лучше для сцены, то из того, как проще запомнить.
— Давай пропустим, — говорит Тоби, глядя на лист. Он хмурится и кажется очень угрюмым. Такого человека легко представить шныряющим по Бэнксайду поздно ночью в поисках прохожего, карманы которого можно обчистить. Тоби нечасто так смотрит, и почти никогда — на меня. Разве что в тот день, когда мы встретились в «Глобусе» впервые, он посмотрел на меня так же мрачно, как служанка Кейтсби. Но все-таки порой лицо его принимает такое выражение, как будто он скрывает что-то темное. Может быть, не жестокое, но все же довольно злое. Интересно, что же это? У него есть тайна, как и у меня? Что у него за секреты?