— Где Орсино? — вопрошает он. Перо выпадает изо рта, и он еле успевает его подхватить. — Уже почти шесть, до представления меньше часа, а он выходит первым. Он уже должен быть здесь!
— Не знаю, — отвечаю я, и это чистая правда.
Я не видела Тоби с тех пор, как мы попрощались у моих дверей. Он не выпускал меня из виду, пока я не оказалась в безопасности.
— Не знаешь! Хорошенькое же дело! Я-то думал, вы с ним… — Он тычет в меня пером. — Вуники!
— Уверен, что вуников у Орсино много. — Господи, пусть он имеет в виду друзей!
— Я здесь.
Тоби стоит в дверях. Он раскраснелся, как будто бежал всю дорогу, волосы у него взъерошены. Снимая плащ, он переводит взгляд голубых глаз с Шекспира на меня и обратно. Сердце пропускает удар, и я заставляю себя отвернуться.
— Стража, — объясняет он. — Шесть постов выставили. На пирсе, в Уайтфрайарс, в южном краю сада, три — вдоль Темпл-бара, Флит-стрит и Миддл-Темпл-лейн. И по всему дворцу, конечно, у каждого окна и двери. Целую вечность мимо них пробирался.
— Я знаю, где стоят посты стражи, — отвечает Шекспир. — Ты что, не мог показать им свой трелоп? Я специально дал каждому актеру…
— Показал, конечно. Именно поэтому я стою перед вами, а не лежу лицом в траву с мечом в спине.
— А ты не стой! Ради всего святого, ты же в первой сцене занят. Одевайся, быстро! — Шекспир толкает Тоби к залу парламента.
Тоби чуть не падает. Он бежит туда, лишь раз обернувшись, чтобы посмотреть мне в глаза, а потом исчезает в водовороте людей и костюмов. Шекспир снова сует перо в рот, бормочет что-то неразборчивое — еще более неразборчивое — и убегает обратно, в коридор, где снова начинает кричать.
Я остаюсь на месте. Костюм жесткий и неудобный, я уже заливаюсь потом, хотя в зале прохладно: морозный воздух врывается в открытую дверь. В первой своей сцене я — Виола, поэтому одета по-женски. Волосы свалялись под шапочкой и лохматым длинным париком, голова чешется. Лицо намазано пастой из квасцов и яичного белка, чтобы кожа казалась бледной, губы накрашены киноварью, глаза и брови — сурьмой. На мне сорочка, чулки, корсет (в груди он набит ватой. Знали бы они!), фижмы, валик, нижняя юбка, верхнее платье, воротник и рукава. Ноги вбиты в туфли, которые мне малы.
Из всей этой одежды я по-настоящему чувствую только ножны — те, что смастерили мне Райты. На этот раз на лезвии нет защиты. Ножны закреплены на тонкой полоске кожи у талии. Они плоские, небольшие и надежно спрятаны, но мне кажутся маяком, сообщающим всем о том, что я собираюсь сделать.
Я чувствую порыв ветра — не из окна, — поворачиваю голову и вижу Тоби в костюме герцога Орсино. Наряд глуповатый и щеголеватый, как и было задумано. Но вот выражение лица с нарядом сочетается плохо: в глазах я вижу то, чего раньше не видела, — тревогу.
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Не могу.
И это правда. Я не могу позволить себе на него отвлекаться. Но Тоби все равно хватает меня за локоть, как сделал вчера вечером, когда думал, что на улице опасно, и тащит за собой.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я и пытаюсь вырваться, но он держит слишком крепко, а лицо у него злое. Мне страшно. — Больно! Отпусти! Ты не имеешь права…
— Замолчи!
Актеры расступаются в стороны, пропуская его. Так сделал бы любой разумный человек, глядя на его лицо — лицо убийцы. В конце коридора есть чулан. Райты говорят, что там хранят мебель и портреты. Туда-то Тоби меня и тащит, отпустив лишь на мгновение, только чтобы схватить горящую свечу из подсвечника на стене. Распахнув дверь, он заталкивает меня в чулан. Мне страшно, и я не знаю, что сказать или сделать, но Тоби заговаривает первым.
— Я знаю, — только и говорит он. Свеча у него в руке дрожит, пламя отбрасывает неверные тени на потолок и стены, освещает торжественные портреты в позолоченных рамах, развешанные повсюду. Люди с портретов будто смотрят на нас. — Я знаю, что ты собираешься убить королеву.
Я отшатываюсь, как будто он меня ударил. Он продолжает говорить.
— Я знаю, что тебя зовут Катерина Арундел. Что ты дочь Ричарда Арундела. Что твой отец был убит в собственном доме, а его священник попал в плен. Его пытали и казнили несколько недель назад- Я знаю, что твой отец принимал участие в заговоре против королевы, и что ты заняла его место. — Тоби останавливается перевести дыхание. — Ты не станешь этого отрицать?
Я ничего не говорю и не двигаюсь. Я оглядываюсь и вижу вокруг портреты, а еще столы и стулья, составленные у дверей. Как будто только они мешают мне убежать от него и его обвинений.