– Это катализатор, сударыня. Простите, как ваше имя?
Истессо открыл было рот, но Маггара дернула его за волосы:
– Тсс! Сама разберусь.
И к шарлатану:
– Маггара меня зовут. Котолизатор, говорите?… Сочувствую вашему котику. Одна моя знакомая тоже чего только в рот не тянет. Это у вас разругент?
Фероче сомлел. Людей он видел насквозь, властители без этого долго не живут. Встречались на его пути и медоточивые льстецы, и расчетливые стервы. Знавал он торговок ласковыми взглядами и услужливых болванов. Но вот Маггару раскусить не смог. Феи все делают искренне, а искренность в Бахамотовой Пустоши – товар редкий. Неудивительно, что она поставила шарлатана в тупик.
– Идемте, сударыня, – предложил Фероче. – Я покажу Вам свой атанор. У меня самый большой атанор в Цирконе.
– Вот этого не надо, ваше магичество, – сурово отрезала фея. – Мы не настолько близко знакомы.
– Фью, сударыня. Для вас просто Фью.
…Атанор он все-таки показал. Если бы Маггара повнимательнее вслушивалась в речи Горацио Кантабиле, она бы запомнила, что атанор – это алхимическая печь. Но до того ли ей было?
– Действительно огромный, ваше магичество. Вам, наверное, завидуют?
– О да. Завистников, сударыня, у шарлатанов всегда хватало[2]!.
Как-то само собой все уладилось. Шарлатан с радостью согласился посмотреть заклятие Истессо. То, чего не смог добиться стрелок честностью и прямотой, Маггара взяла, просто поинтересовавшись делами Фероче.
– Старое заклинание Бизоатона?… Припоминаю. Садись в это кресло, Хоакин. Сейчас проверим.
Фероче смешал в хрустальной кювете золотисто-коричневую жидкость с медом и лимоном.
– Выпей.
Стрелок принюхался. Кроме лимона пахло ирисами и чем-то терпким, древним… миндалем, вероятно.
– Пей, не бойся, – подбодрил шарлатан. – Это коньяк. Тебе надо расслабиться перед волшбой. Когда ты родился?
– В ночь перед Грошдеством, ваше магичество. Год, к сожалению, не помню.
Пить было неудобно, но стрелок скоро приспособился. Он откинулся в кресле, держа на весу полупустую кювету. Приятное тепло разлилось по телу.
Словно издалека донесся голос шарлатана:
– Займи ум чем-нибудь посторонним. Книжку почитай. Дать тебе роман?
– Благодарю, ваше магичество. У меня есть.
Хоакин вытянул из сумки книгу в черной обложке, раскрыл наугад. Книга жила своей жизнью. Там, где обычно располагался календарь гостей Деревуда, чернели прочерки. Карты в септаграмме вольных стрелков были пусты: прямоугольники заполнял абстрактный узор из дубовых листьев.
Этого и следовало ожидать. В землях справедливости капитанствует Реми Дофадо, а значит – вольных стрелков больше не существует. Есть бандиты, живущие по принципу «Забрать у бедных и раздать себе».
Маггара заглянула через плечо стрелка.
– Сто восемнадцатая, – подсказала она. – Со слов: «Стужа и лед над Деревудом».
– Эрастофен из Чудовиц?
– Да.
Загремела медь. Шарлатан вытащил из шкафа сложный прибор, составленный из бронзовых дуг, рубиновых кристаллов и причудливо изогнутых проволочек.
– Не обращай внимания. Мне еще чаролист настраивать.
Хоакин кивнул и принялся читать.
Стужа. Стужа и лед над Деревудом.
В прозрачном черном небе застыли звезды. Луна наполняет лес тенями… о, волки с удовольствием повоют на эту луну: ведь она похожа на сыр, которого они так не любят.
Благословенное время. Чудная пора.
Время, когда все добрые люди готовятся к празднованию Грошдества и Нового года. А также Старого Нового года, Синского года Молочного Архара, Октанайтской Творожбы и Бритоликского Бюллетейна.
Грошдество. Время украшенных мишурой елочек, пирогов с ежевичным вареньем и добрых народных песен. Время радости и веселья.
А также чудовищ и злых духов.
Хоакин сидел у окна, разглядывая морозные узоры. Ему было не по себе – как частенько бывало в это время. Зима тревожила Хоакина. Сны о медовой звезде приходили все чаще. Стрелок просыпался с бьющимся сердцем и потом весь день не мог успокоиться. В этих снах он был счастлив. Только не мог запомнить почему.
На коленях Истессо лежала черная книга. Несколько дней назад Хоакин чихнул и о вольных стрелках мог думать лишь абстрактно, не называя имен. Просто потому, что не успел их выучить.
Беглый Монах. Верзила. Народный Менестрель.
Романтическая Подруга.
Пламенный Мститель. Неудачливый Влюбленный.
Шесть карт, шесть незнакомых лиц. Романтическая Подруга… какое неприятное лицо. Вздернутый носик и опущенные уголки губ говорят о неуживчивости и мелочности. Остальные вполне хороши, походят на своих прототипов из народных легенд.
Но Подруга… Бр-р-р!
И Монах подкачал. С септаграммы на Хоакина смотрел утонченный изнеженный юноша-семинарист. Кружевные манжеты, презрительный взгляд, тонкие усики. Истессо не читал «Трех мушкетеров» Дюма, а потому образ Арамиса ничего не затронул в его душе.
Тревожно. Холодно.
И дрова кончаются. Но это хорошо. Надо идти в темную чащу, в холод и мрак, откапывать дровяной нанес из-под снега. Какое-никакое, а приключение. Вдруг какой-нибудь непутевый волк сдуру нападет?
Разбойник подкинул в очаг последнее полено. Огонь взвился, загудел радостно; засвистел пар, вырываясь из трещин между сучьями.
– Будут гости, – сам себе сказал Хоакин. – Значит, надо идти. Нехорошо заставлять их мерзнуть.
Черная книга зашелестела страницами. Открылся новый лист – почти пустой. В верхней части чернела строчка: «Вот и Грошдество. Интересно, кто на этот раз?…»
У тот вопрос каждый год занимал стрелка. Праздничные ожидания оправдывались – и всякий раз по-новому.
Истессо напялил тулуп и меховую шапку. На помощь стрелков надеяться нечего: в лесу он остался один-одинешенек. Разбойники разъехались по окрестным селам и деревням. Вернутся они лишь тогда, когда отгремят праздники.
Все дело в том, что ночь перед Грошдеством – особенная. Силы зла выходят на улицу и куролесят вовсю. Ведьмы летают по небу, бесы морочат голову добрым людям, мертвецы выкапываются из могил и наряжают осины тусклым курганным золотом.
Домоседы в эту ночь могут с легким сердцем причислять себя к силам добра. Это основной закон Грошества.
И мы к нему еще вернемся.
Навес удалось откопать без приключений. Хоакин бросил на пол последнюю охапку дров; поленья отозвались мелодичным стуком. Теперь их надолго хватит, стрелок присел возле очага, одним ухом прислушиваясь к тому, что происходит за окном.
Предчувствия не обманули: у крыльца заскрипел снег. Заржала чья-то лошадь. Хоакин подбросил еще пару поленьев. Огонь загудел, набрасываясь на новую пищу.
– Эй, хозяин! Открывай.
– Сейчас. Подожди немного.
Хоакин пошевелил поленья кочергой, давая пламени охватить их. За окном вспыхнуло колдовское зарево. По засову пробежали колдовские светлячки, от одного вида которых хотелось чихнуть. Сквозь дверь просочились огнистые блестки эфирного сияния.
Далеко-далеко завыли волки.
«Бедняга, – подумал Истессо о том, кто стоял на крыльце. – Летом в лесу нет никого страшнее разбойников. А зимой появляется стужа. Даже силам зла от нее, нет покоя».
Он отодвинул засов. За дверью стояла бледная тень с глазами, пылающими алым огнем.
– Не топчись на пороге. И дверь закрывай, холоду напустишь.
В ночь перед Грошдеством силы добра сидят дома. По лесу шастает только нежить. Бесы и черные маги.
Но если в дверь постучат, хорошему человеку на месте не усидеть. Это зло способно прогнать бедолагу в холод и метель. Добро обязательно отодвинет засов.
Почему же мир не рухнул? Почему оборотни и бродячие мертвецы не уничтожили всех хороших людей на Терроксе? Все очень просто: едва то, что топчется и поскуливает за дверью, попадает в дом, закон Грошдества берет свое. И чернокнижникам, и вурдалакам приходится забыть свои дурные привычки.
2
Это правда. В любой мужской профессии всегда есть чем мериться. Никто никогда не слышал из уст ткачихи слов: «Нет, вы гляньте, какой у меня станок здоровый!» Но среди инструментов кузнеца всегда отышется молот «поувесистее, чем у этого выскочки Хэнка». Форейтор не станет спать ночами, узнав, что рессоры в карете соперника мягче и прочнее. Даже лень так не движет прогресс, как зависть.