«Что делать? Осень - дни разлук.
Зверье по отсыревшей хвое,
Уходит медленно на юг».
Чьи это стихи? Гумилев? Да, кажется, Гумилев.
Но почему сейчас осень, когда сейчас лето?
Тридцать девятый медленно заполнял сознание, выдавливая настоящее, вдруг ставшее прошлым.
«Время», - вспомнил инструкцию Архип.
Как раз мимо проходила девушка в синем пальто и странных очках с толстыми бледными дужками.
-Подскажите время.
Девушка вздрогнула, бросила на него испуганный взгляд увеличенных линзами глаз и, коротко взглянув на часы, сказала:
-Полвторого.
И быстро пошла по бульвару. Ее плечи вздрагивали так, словно она хотела оглянуться, но не смела.
«Надо говорить «пожалуйста», - напомнил себе Архип, переводя стрелки на часах, выданных ему в специальном отделе лаборатории,- а не то скоро засыплюсь».
Ему и в голову не приходило, что в телогрейке и ватных штанах он выглядит в модной, даже в конце тридцатых, Москве, несколько экзотично.
Девушка приняла его за колхозника, приехавшего посмотреть столицу, но ее удивили руки Архипа – чистые и белые, с тонкими нервными пальцами, и его задумчивое лицо.
Архип вынул карту Москвы, состряпанную лабораторными умельцами, – ее никак нельзя было отличить от настоящей. Итак, Иноненко проживает – вот переулок, отмеченный красным карандашом, - Армянский, станция метро Кировская. Дальше придется спрашивать, так как куда именноисполнителя забросит система, никто в лаборатории при всем желании знать не мог.
Кленовый лист, похожий на желтую ладонь, спланировал прямо на фуражку. Архип аккуратно взял его за гибкий черенок: тамдаже листья вроде бы были другими, более механическими…
Он встал со скамейки и пошел вверх по бульвару.
-Скажите, пожалуйста, как дойти до метро? – спросил он у первой попавшейся старушки. По инструкции – следовало обращаться к пожилым.
-А сынок,- улыбнулось беззубым ртом старушка. – Это тебе в обратную сторону, сойдешь с бульвара, потом по бывшей Тверской до Охотного ряда – вот тебе и метро.
-Спасибо, - поблагодарил Архип.
-А ты, сынок, не местный? – спросила старушка, рассматривая его телогрейку.
-Из Тверской области,- соврал по инструкции Архип.
-Ну, удачи тебе, мальчик, - сказала старушка и пошла, стуча по брусчатке палкой.
«Мальчик», - невольно улыбнулся Архип. Ему перевалило за тридцать. Он удивленно смотрел старушке вслед – уж очень ласково и душевно она с ним говорила, словно он и вправду был ее сынком. И то, что пришлось соврать этому человеку, вселило в Архипа смутную досаду.
Он сошел с бульвара и увидел знакомый по картинкам памятник Пушкину. Кругом на лавочках сидели люди, многие читали книги, быть может, того, кто, задумчиво склонив голову, смотрел на них. И везде кружились в воздухе желтые и красные листья. Вокруг было море красок – мир был пестрым, как старинные платки, а Архип почему – то представлял его угрюмым и серым.
«За этой красотой скрываются застенки, в которых стонут люди», - сказал себе Архип и пошел по тротуару вниз, туда, где краснели башни Кремля.
Вот и метро – крупная буква «М» над каменным низким сводом. Архип быстро спустился по ступенькам, стараясь не глядеть в сторону Красной площади – боялся, что там могут быть патрули. Он купил в кассе красный билет, не без сожаления расставшись с раритетным пятаком. Рыхлая женщина в красном берете черкнула на билете ручкой: «2 ч. 7 мин».
В метро дули теплые ветры, пахло чем-то вкусным. Светлый зал поразил Архипа: не верилось, что все это построено для того лишь, чтобы принимать-отправлять поезда. Людей было немного. Архип жадно вглядывался в лица, пытаясь прочесть в них страх, страдание, но люди были самые обыкновенные – в меру счастливые, в меру несчастные.
«Он ведь живет среди вас, - хотелось спросить.- Неужели вы не чувствуете его страшное дыхание?»
Две девочки, должно быть, школьницы, смотрели на Архипа, хихикая, но когда он обратил на них внимание, одна строго одернула другую, и они исчезли в подошедшем поезде.
Архип знал, как добраться до Кировской, но ему было приятно слышать голоса этих людей, видеть, как меняются их лица.
-Скажите, пожалуйста, как попасть в Армянский переулок? - спросил он у старичка, сидящего на лавке с газетой. Газета называлась «Правда», и с первой полосы, слегка прищурившись, глядел на Архипа тот, ради кого он очутился здесь.
-В Армянский? – старичок задумался.- Ну, вы меня озадачили! В метро – и вдруг переулок…. А! Это ж вам, батенька, на Чистые пруды!
«Ну вот, то сынок, то батенька», - с удивлением подумал Архип.
-А как на Чистые пруды?
-Сейчас сядете и через одну выйдете на Кировской. Ну а там уж спросите, где Армянский.
-Спасибо, - поблагодарил Архип. Старичок вновь погрузился в чтение, безмолвно шевеля губами.
Гремя, подошел поезд – желтый, угловатый. Архип, пропустив вперед себя нескольких пассажиров, вошел в вагон. Двери затворились.
Пассажиров было немного, большинство сидело на коричневых скамьях. Стоя ехали лишь подросток в темно-коричневом пальто с оторванным хлястиком, хорохорящийся перед посмеивающимися в дальнем углу девчонками да Архип, слегка оглушенный незнакомым городом. Городом, в котором он родился и прожил всю жизнь. Вот только тамуже не было ни Армянского переулка, ни станций-дворцов, ни Чистых прудов. Метро, а также деление на улицы и переулки было ликвидировано за ненадобностью.
«Ликвидировано за ненадобностью, - усмехнулся Архип.- Вот уже и лексически становлюсь здесь своим».
Архип поднимался вверх по эскалатору, и ему жаль было покидать уютное каменное гнездо, где все люди на время как бы становились родственниками.
Усталая с виду женщина объяснила ему, что, как она выразилась, «Армяшка» находится сразу за поворотом с Чистопрудного бульвара. Бульвар шумел; гремя, ехали машины, но как только Архип свернул в закоулок, шум тутже поубавился, словно он переступил невидимую черту и сразу очутился в другом мире, мире тишины и желтого цвета, осенних листьев и стен домов.
Пару минут он шел по переулку со смешным названием – «Кривоколенный», который плавно перетек в искомую «Армяшку».
Вот и дом Иноненко – сердце Архипа застучало быстрее. Надежна ли агентура Кирилла? А ну как его никто и не ждет? Какое скверное чувство, когда никто, нигде тебя не ждет.
Во дворе играли дети, а на лавке рядом с парадным сидели две старушки, настороженно посмотревшие на Архипа. Архип поздоровался, подумав, что они могут сотрудничать с НКВД.
«Что ты несешь? – он тут же упрекнул себя.- Может, и дети тоже сотрудничают?».
Стены в парадном были исписаны древними словами и разрисованы еще более древними рисунками.
Ощущая неприятный привкус во рту, Архип подошел к двери с широкой жестяной табличкой «16». Словно гроздь винограда, рядом с дверью висели звонки и с каждым - бумажная приписка: «1 – Ивкин», «2 – Литкун», «3 – Зверевы»…
Ага, «9 – Иноненко». Архип нажал на кнопку. Звон, последовавший за этим, слышен был, наверно, и старушкам на лавке.
Дверь открыл не Иноненко, а полная женщина в бигудях и с выпученными глазами. За ее спиной клубился белый пар.
-Здравствуйте, я к товарищу Иноненко, - сказал Архип.
-К Максиму Петровичу? - лицо женщины расплылось в улыбке. – Проходите. А это…
Она кивнула головой на гроздь звонков.
-Только собрались индивидуализировать, еще не работает…
«Индивидуализировать», - повторил Архип, стараясь запомнить.
Женщина посторонилась, пропустив Архипа. Он вошел, и ему показалось, что он попал если не в ад, то Бог знает куда.
Белый пар пах свежей сиренью, по полу, вокруг наполненных водой шаек, крича и смеясь, носились друг за другом дети – кажется, пятеро. За столом в кухне сидели две женщины и пожилой мужчина.