Уже поднимаясь по ступеням здания Администрации, он вспомнил, что Президента нет в стране, вчера вечером он сам слышал по телевизору, но даже эта, главная и ключевая мысль, не ударила током, а вяло протекла через сознание. Какая теперь разница?..
Все происходило словно в тумане. Встретившие его люди были не просто вежливы, а говорили с ним почти нежно:
— Будьте любезны, сюда...
— Прошу вас...
— Добрый день... Вас ожидают...
Он не смог стряхнуть оцепенения даже тогда, когда вдруг осознал, что находится в огромном кабинете, и поднявшийся ему навстречу Коля Мартынко со снисходительно-зверским дружелюбием (явно копируя палачей НКВД из современных фильмов) рявкнул:
— Ну что» гражданин Пинчерук, еб вашу мать, будем глотать сопли или служить родине верой и правдой?!.
Шок прошел позже, когда Мартынко, понимая, что перегнул палку, отпаивал его, медленно опустившегося на ласковую кожу дивана, «Мартелем». И прошел вместе с непривычно покорным осознанием. Да, он будет им служить... Верой и этой, как ее... правдой...
Рамзай
Он не любил модного сейчас слова «метросексуал», в котором явно звучало что-то откровенно пидорское. Тем не менее подпадал под эту категорию мужчин, как никто другой, — даже утренний поход в санузел походил у него на ритуал. Шампунь для волос, гель для душа — все было «брендовым», стильным и дорогим. После бритья — идеального, тщательного, неспешного — он не растирал лицо автершейвом, а втирал в розовую, не по возрасту молодую кожу щек специальный крем, ожидая, пока тот впитается, придирчиво рассматривал свое отражение в зеркале — идеальна ли прическа, не появились ли первые морщинки...
Затем выпивал стакан апельсинового сока, выкуривал первую сигарету («Грейхаундз Хоутел», очень дорогие, сверхлегкие, их мало где продают, а выпускают и вовсе только в Швейцарии), постепенно входя в реальность нового дня и привычно осознавая, что он, Рамзай, очень нравится себе. Да и не только себе, судя по всему... Ночная гостья — девятнадцать лет, студенточка, умница, нежно-порочная без намека на вульгарность — убежала рано утром счастливая, влюбленная, уже мечтающая о новой встрече... А ведь он ей в отцы годится...
Уже одетый в костюм от «Роберто Кавалли», который подчеркивал стройную фигуру и сидел идеально, с полагающейся легкой небрежностью, Рамзай почувствовал, что голоден. В ресторане отеля готовили изумительно, но киевское утро за окном было таким свежим и прозрачным, так приятно пахло остывшей за ночь листвой... Он решил, что пообедает в городе, хороших ресторанов в Киеве много.
Выйдя из гостиницы, бросил взгляд на «Омегу», перешел улицу. За несколько дней он изучил центр древнего города идеально, до мелочей. Вспомнил, что недавно проезжал мимо красивого ресторана с каким-то странным, наверное украинским, названием, и решил, что обязательно там побывает. Тут же сориентировался, прошел полквартала. Чтобы срезать угол, уверенно свернул в проходной двор. Роющийся в мусорном баке бомж поднял на него выцветшие глаза, равнодушно отвернулся...
Какой идиот придумал, что в миг смерти перед человеком проносится вся его жизнь? Поравнявшийся с бомжом Рамзай не успел ни удивиться, ни испугаться. Два чуть слышных хлопка даже не спугнули стайку бродящих по двору жирных голубей, зато за долю секунды превратили лицо элитного киллера в отвратительного вида месиво из мяса и дробленых костей.
А часы с его остывающей руки чуть позже снял совсем другой бомж, настоящий, давным-давно привыкший принимать жизнь во всем ее причудливом разнообразии...
Свои
В мире снова все было правильно.
Правда, оставалось еще немного подождать. Но ждать трудно в тревоге и неизвестности. В ожидании же просчитанной победы есть даже какое-то спокойное удовольствие
В «Оранжерее», зависшей над городом, как корабль пришельцев, сегодня было особенно уютно.
Ресторан они, не сговариваясь, выбрали один и тот же, сразу весело решив, что «командный дух» выработан окончательно. Но дело было не в командном духе. И даже не в том, что шел дождь и крупные капли красиво сползали по стеклу огромных окон, превращая панораму Киева в грустную акварель.
Скорее всего, все трое — и Полошенко, и Третьяк, и Мартынко, — может быть, сами того не осознавая, хотели поскорее взглянуть с огромной высоты на ТО, что, по сути, им уже принадлежало.
Там, далеко внизу, на север, юг, запад и восток простиралась ИХ страна, трудолюбивая и наивная человекомасса которой постоянно, каждую секунду, напрягая усталые руки, вырабатывала ПРОДУКТ.