— Если на машине ездить, то она состарится, сломается и умрёт.
— Машина — это совсем другое. Если на ней не ездить, а поставить в тёплый гараж, то она будет в таком виде существовать вечно. А если у неё что-то сломается, то заменил деталь — и опять как новая. И так до бесконечности. А если человека запереть в тёплом гараже, кормить, поить, развлекать — он всё равно состарится и умрёт. А биоробот — не старится. Значит он — не человек.
— А кто тогда?
— Ну не знаю. Что-то типа Железного Дровосека. Смотрел мультик про Изумрудный город? Он тоже в начале нормальным человеком был. А потом ему колдунья руки-ноги отрубила, а кузнец сделал железные. В конце концов всё заменил, кроме сердца. Он за ним к Гудвину ходил. Потому что в сердце вся жизнь. А этот новый Гудвин наоборот — сердца и души забирает. Скоро на земле нормальных смертных людей не останется. Будут только одни вечные железные дровосеки… Короче, пацаны, придёт конец света.
Быстрый летний дождь очистил городской воздух и смыл дорожную пыль. Стемнело. На перекрёстке рядом с торговым центром «Эдем» полицейская патрульная машина сверкала в лужах разноцветными огнями. Лёгкий ветерок тащил по тротуару пустой пластиковый пакет с логотипом магазина. Добравшись до лужи пакет надулся и гордо проплыл мимо Виктора, как каравелла, отправляющаяся к неизведанным землям, проплывает мимо сухопутных обывателей, обречённых всю жизнь провести на унылом причале, встречая и провожая корабли.
На площадке перед высоким крыльцом неподвижно лежал другой пластиковый пакет. Длинный и чёрный, с мёртвым телом внутри. Виктор уже видел такие пакеты, но только в новостях по телевизору. А вот так в натуре, в сотне метров от своего дома, — в первый раз.
Полицейские в форме стояли группой рядом с трупом, переговаривались между собой вполголоса и делали пометки в планшетах. Другая группа любопытствующих прохожих собралась немного поодаль, на тротуаре около газона. Молоденький сержант с резиновой дубинкой следил, чтобы они не пересекали установленную границу и не мешали специалистам выполнять следственные действия. Изумрудные буквы вывески освещали небольшую клумбу-островок — разделитель въезда и выезда с парковки. Коммунальная служба городского озеленения засеяла клумбу жёлто-оранжевыми бархотками и лиловыми анютиными глазками. В зелёном свете магазинной вывески она казалась могилой, с которой украли памятник.
Виктор подошёл к группе любопытных.
— Это егеря его грохнули, зуб даю, — говорил коротко стриженный старичок спортивного вида в шортах и белой футболке. Похоже, что он вышел на вечернюю пробежку.
— Почему сразу егеря? Обычная бандитская разборка, — возражал худощавый собеседник.
— Да какие тут у нас бандиты? Все уже давно после кризиса перевелись. Этого вечного жмурика егерь подстрелил, к гадалке не ходи. Точно в лоб. Я дырку видел, когда его менты упаковывали.
— Это не доказательство, — не сдавался худощавый.
— Ещё какое доказательство. Бандиты лупят очередями, куда попало. А тут чистая работа. Видна рука профессионала. Уж я-то знаю, навидался всякого. А вечного только в голову прикончить можно, чтобы мозг разрушился, остальное ему по барабану.
— Зверство какое, — вступила в разговор женщина средних лет. На руках она держала маленькую собачку с лиловой шерстью в крупных локонах — селекционеры старались отслеживать модные тенденции и не скупились на генную модификацию.
— Если правительство ни о чём не заботится, то народ сам себя защищать начинает, — сказал серьёзный господин в строгом костюме с сумкой через плечо, похожий на университетского преподавателя.
— А что они народу сделали такого ужасного? — женщина с собачкой повысила голос. — Просто кому-то везёт в жизни, а кому-то нет. Всегда так было.
— Всегда, да не всегда, — человек в костюме поправил сумку. — Всегда биобаланс соблюдался. Одни рождались, а другие умирали — освобождали место, значит, для новых поколений. А эти — всё под себя гребут: и ресурсы потребляют, и землю занимают, а земля-то у нас не резиновая.
— Всё равно население и раньше увеличивалось.
— Увеличивалось, но сбалансировано. Сейчас мы пока ещё этого не замечаем, значит, а лет через сорок уже половина населения будет вечно жить-поживать. И что нам смертным тогда прикажете делать?
— А вам-то какое дело? Вы же не вечный. Вы уж, слава богу, помрёте к тому времени.
— А вы что, только о себе думаете? И о собачке своей ненаглядной. Тоже, кстати гляжу, биокоррекцию прошла, судя по причёске. А у меня, если хотите знать, трое детей. А у старшего уже свой ребёнок. Я о них думаю, как им жить дальше — среди избранных…