***
В тот день, в дождливый и холодный день без покупателей, я сидела и повышала свой уровень: шелестела свежими газетами. Не знаю, возможно, Дарье Петровне надоело мое скучное притворство, и она решила избавить меня от него, а может, сама захотела развеяться от возвышенности. Как бы там ни было, но она вдруг спросила:
— Что пишут нового?
Я облегченно вздохнула. А то ведь при ее неординарности можно запросто нарваться на какой-нибудь экзамен. Бывает, спросит вдруг:
— Ирочка, какой процент нашей торговой наценки составляют десять процентов от товарооборота? — и знает же, что я ненавижу математику.
Так она заботится о сохранении (и повышении) моей профессиональной пригодности.
А то еще лучше: задаст первые две строчки строфы и просит продолжить, рифмуя их еще двумя. На это у нее тоже есть объяснение:
— Вы должны чувствовать ритм слова и его звучание.
Что тут скажешь? Это у нее такие шалости.
А тут вдруг новости из газеты. Но я — легко! С некоторых пор я к таким вопросам готова.
— Снова детский труп, — коротко сказала о том, что посчитала самым важным, меня взволновавшим.
А что? Коту под хвост мельтешня президента и разговоры его прихвостней, их разборки с оппозицией, митинги и протесты, если с дьявольской регулярностью по свалкам и урнам города находят изуродованные детские тела, аккуратно упакованные в газеты и обклеенные скотчем.
— Увы, это не такое уж новое сообщение, — вздохнула Дарья Петровна. — Если я не ошибаюсь, первое было месяцев десять назад, а то и год? Во всяком случае, их регулярность не старше этого срока.
Я прикинула, куда она гнет. Так, хочет освежить в памяти историю вопроса. Да, эта информация начала появляться регулярно примерно с такого же времени прошлого года, тогда тоже был канун весны.
— Дай, я сама просмотрю эту заметку, — попросила шефиня, не дождавшись ответа.
— Первые трупы находили за городом, в пригородах, и они не были изуродованы. Просто — были трупы, — решила продемонстрировать я знание вопроса, протягивая ей газету.
— Не имеет значения, — тоскливо сказала Валентина. — Разве от этого меняется суть дела? — она жила в пригороде, и я ее понимала, кстати, еще и потому, что сама живу на массиве, отдаленном от центра города.
— К сожалению, и имеет и меняется, — Дарья Петровна взяла газету, отрешенно посмотрела в окно и задумалась.
Мы притихли, чтобы не шелохнуться и не помешать ей, ибо знали, что глядение в окно — это самый продуктивный процесс. В минуты слепого созерцания городских пейзажей у нее рождались интересные, полезные идеи и выводы. Хотя несравненно большую пользу приносит созерцание сквера из окон ее квартиры на Преображенской площади, причем не днем, а ночью. Но теперь выбирать не приходилось, и она засмотрелась на наш перекресток.
— Имеет, — вздохнула Ясенева и вернула взгляд в помещение. — Во-первых, направленность перемещения трупов из окрестностей в центр города означает, что они могли появиться намного раньше, чем год назад. И не сразу за городом, а гораздо дальше — в отдаленных посадках или в пригородных лесах. Это важно для понимания тенденций в предположении, что исполнитель один и тот же.
Прежде чем продолжать, следует внести ясность, что Ясенева Дарья Петровна не совсем обычный человек, и я вовсе не то имею в виду, о чем уже говорила, — что она творческая личность. Просто хочу подчеркнуть, что она к тому же математик по образованию, и все явления жизни у нее раскладываются на «во-первых», «во-вторых» и так далее. Это ее стиль и ее метод.
После этого заключения она снова принялась за глядение в окно, но скоро, словно очнувшись, обвела зал каким-то особенно прицепливым взглядом. Похоже было, что ее мысли окончательно оформились и зароились в поисках выхода. Но словесный канал для них был узок. Она встала и принялась нервно прохаживаться по залу, поочередно ударяя кулачком одной руки о раскрытую ладонь второй.
— То есть, вы хотите сказать, что есть не обнаруженные до сих пор трупы? — догадалась я о ходе ее мыслей.
— Именно так, из более ранних эпизодов преступления.
— Но почему тогда нет сообщений о пропавших детях?
— А ты не обратила внимания, что их и раньше было меньше, чем трупов?
— Не обратила, — созналась я. — А зачем мне это надо?
— Ни зачем. Сообщений о пропавших детях единицы, а реальных трупов, если мне не изменяет память, уже двенадцать. Даже, если учесть случаи, когда детей находили живыми и здоровыми, как того мальчика, что уехал к любимой тете в Киев, потому что мама на него накричала. Хотя есть и действительно пропавшие дети.
— Да-а… Чем это объяснить? — подала голос Валентина, до сих пор молча слушавшая наш диалог.
— Беспризорностью, — вздохнула Дарья Петровна. — Тотальной беспризорностью. Есть ничейные дети — дикие, голодные, готовые за кусок хлеба и ложку горячей похлебки пойти куда угодно и сделать что угодно. Есть покинутые всеми, забытые старики, умирающие на улицах.
Ну как в воду глядела, прозорливица такая! Нет, чтобы смолчать. Ходишь себе по свободному помещению своего собственного магазина и ходи, зачем высказываться, когда слов не хватает? Авось и пронесло бы нас мимо всего того ужаса, в который мы скоро погрузились мыслями, ощущениями и дрожью такого, как у всех, зыбкого, чрезвычайно ранимого тела.
Она не стала читать газету, скомкала ее и отшвырнула в угол. Я увидела задрожавшие губы и глаза, вот-вот готовые перелиться слезами.
— Сироты… Мы все — сироты, — отвернувшись, шептала Дарья Петровна. — Вот так и нас пустыми посулами ведут на убой.
Боже, как легко она впадает в тяжелые переживания!
— Вы сказали «во-первых», — напомнила я, нащупывая то ли дорогу к началу разговора, то ли поворот от темы, ухудшающей ее настроение. — А «во-вторых»?
— Хм, есть еще и «в-третьих», — как и я, нетерпеливо отозвалась Ясенева. — Это, собственно, тенденции. Во-вторых, преступник начал уродовать трупы, что свидетельствует об усилении его деградации. Он пытается экспериментировать, это очень опасно. И в-третьих, — не томя нас неизвестностью продолжала наша шефиня, — то, с чего мы начинали, что эти страшные находки все менее тщательно укрываются и все ближе подступают к людям.
— Может, раньше у него была машина? — высказала предположение Валентина.
— Возможно, — Ясенева прекратила вышагивать перед нами, остановилась и переложила на прилавке книги в ином порядке. — Но, скорее всего, он наглеет, задирается.
— Как это? — опешила Валентина.
— Существует одна странная закономерность, — продолжала Дарья Петровна, — странная своей противоречивостью. Заключается она в том, что если преступление направлено не на получение материальных выгод, а совершается «из любви к искусству», то есть исключительно из удовольствия его совершать, то одним из важных для преступника факторов является реакция противоборствующей стороны. У маньяка противоборствующих сторон две: субъект насилия и закон. Он воспринимает свои поступки как игру и поэтому получает удовольствие не только от собственных действий, но и от того, как в ходе преступления реагирует на него жертва и как после этого действуют органы правопорядка.
Дарья Петровна снова замолчала, но теперь ее мысли набрали темп, и мы знали, что вскоре последует продолжение анализа.
— В детстве я наблюдала такую картину, — заговорила она вновь. — У меня был кот, настоящий дикий зверь. Он ловил воробьев, голубей, всякую зазевавшуюся или доступную ему живность. Однажды, пролежав минут двадцать у норы, поймал мышь. Осторожно прихватив зубами спинку, он вынес ее на середину двора. День стоял теплый, солнечный, и у охотника было приятное, благодушное настроение. Кроме того, кот не был настолько голоден, чтобы сразу съесть добычу. Поэтому он улегся, вытянул передние лапы и зажал ими мышь. Настороженные ушки и подрагивающий хвост свидетельствовали, что он был начеку, был готов в любой момент схватить пленницу, попытайся она удрать. Коту хотелось поиграть с нею. Но мышь оказалась хитрее. Она лежала неподвижно, полностью расслабившись, словно дохлая. Кот раз-другой ударил по ней лапой — никакой реакции. Перевернул ее — то же самое, полное безразличие к своей участи: ни сопротивления, ни попыток спастись. Кот ударил сильнее, отшвырнув мышь далеко от себя, однако получил предыдущий результат. Игра явно не ладилась. Тогда его кураж прошел, он со скучающим видом начал поглядывать по сторонам. Несолоно хлебавши, он облизался, уселся и обхватил хвостом задние лапы. Мышь нагло продолжала валяться посреди двора обмякшим комочком. Наконец, мой зверюга поднялся и, не взглянув в сторону своей добычи, равнодушно отправился прочь. Я думала, что мышь в самом деле мертва, — продолжала рассказ Ясенева. — Однако едва кот отошел на безопасное расстояние, как она тут же исчезла из глаз. Заметьте, сейчас я говорила о настоящем хищнике со здоровыми инстинктами, кроме того, кот не обладает интеллектом. Его забавы столь естественны, сколь же и безыскусны: не получилось поиграть сейчас, он поиграет в более подходящем случае. Другое дело человек со сбитыми набекрень инстинктами и больными мозгами — он не успокоится. Это я к тому, — пояснила Дарья Петровна, — что преступнику как допинг, дозу которого надо постоянно увеличивать, с каждым новым эпизодом нужна более энергичная, острая реакция жертвы, подхлестывающая его возбуждение. Вот почему в данном случае он со временем начал трупы обезображивать. Думаю, что подлец по образованию или основной деятельности имеет отношение к медицине, ну, или думает, что может постичь загадки психики.