– Митя, ну что там? – крикнула из-за кассы утренняя объёмная дама. – Закрывать пора.
– Ну так что, вы берёте или нет? – пренебрежительно спросил продавец Митя.
– Беру, – пробурчал Миша.
Кипя от бессильной злобы, он пошёл в кассу, заплатил толстухе деньги, получил чек и отдал его неприятному продавцу. Тот взял с полки упаковку и вынул из неё лампочку.
Мише она сразу очень понравилась. Лампочка оказалась необычной формы, чуть приплюснутая, напомнившая ему поначалу большой гриб. Сходство, впрочем, на поверку оказалось весьма приблизительным, поскольку верх шляпки этого гриба был окрашен в какой-то необычный серебристый цвет.
Продавец Митя куда-то небрежно ткнул ножкой стеклянного гриба, и лампочка тут же загорелась, причём так ярко, что Миша даже зажмурился на секунду. Он даже подумал, что, может быть, это чересчур яркая лампочка, но отступать уже было поздно.
Он задумчиво нахмурился, а потом с достоинством кивнул головой, как кивают официантам, продегустировав вино и давая им разрешение наполнить бокал. После чего, почувствовав себя отомщённым, Миша взял у продавца пакет с удивительной лампочкой.
Однако, пока шёл к входной двери, он по-прежнему ощущал на себе насмешливый Митин взгляд. Стараясь держаться при этом прямо и независимо, Миша Сулейкин наконец покинул магазин.
Дома Миша бережно извлёк лампочку из упаковки и аккуратно вкрутил её в патрон торшера. Разумеется, ни о каком абажуре и речи не могло быть. Да и не нужен абажур этой серебристой лампочке.
После чего затаил дыхание и потянул за верёвочку.
Лампа вспыхнула, чудный яркий свет залил всю квартиру, вплоть до самых её потаённых уголков.
Миша Сулейкин восхищённо приоткрыл рот. Никогда ещё его убогое жилище не выглядело столь нарядно и красочно. К тому же от лампочки исходило замечательное тепло. Можно было наконец раздеться, снять надоевший толстый свитер.
Ему вдруг нестерпимо захотелось дотронуться до чудесной лампочки, хоть на долю секунды ощутить ладонями ту благожелательную тепловую энергию, которая сейчас волнами исходила от неё. Не совсем отдавая себе отчёт в том, что он делает, Миша протянул руки и коснулся серебристой поверхности.
Жуткое наслаждение, дикий жар, острая боль!
Всё это мгновенно смешалось и пронзило его насквозь. Запахло палёным мясом.
Миша протяжно застонал и отнял руки, с удивлением глядя на образовавшиеся на ладонях красные пузыри. У основания они были какие-то беловатые и заполнены густой прозрачной жидкостью.
На следующий день Миша Сулейкин на работу не пошёл. Да и что он мог там делать такими руками!
Хотя он и смазал ожоги кремом, но болели обожжённые места отчаянно. Пузыри на ладонях и пальцах полопались, кожа на этих местах отслоилась. Была она теперь серовато-белого цвета. В одном месте, не в серединке ладони, а там, где начинались пальцы, на бугорке, образовалась плотная на ощупь корка, под которой он с удивлением рассмотрел невидимые им ранее кровеносные сосуды. Всё это выглядело необычно и даже странно.
Самая же странность состояла в том, что, несмотря на очевидные свои страдания, Миша всё равно был счастлив.
Он с вожделением вспоминал тот восхитительный миг, ту крошечную долю секунды, когда он с невероятной силой всем своим существом ощутил то дивное тепло, которое источала серебряная лампочка.
Как только за окном стало смеркаться, Миша Сулейкин опять зажёг её. Снова квартира празднично озарилась.
Не без труда орудуя обожжёнными руками, он первый раз за долгую зиму разделся до трусов и, подсев к лампочке, улыбаясь, смотрел на неё.
Несмотря на боль, было тепло, светло и хорошо.
Правда, одна навязчивая мысль целый день не давала ему покоя. Миша знал, что это плохая, неправильная мысль, но отвязаться от неё никак не получалось. Он хорошо понимал теперь летящих на свет и гибнущих от него мотыльков.
Миша даже сам вдруг ощутил себя таким мотыльком, отчаянно пустившимся в последний, невероятный полёт. В тёмном и мрачном мире, в котором он жил, не было ничего лучше этой восхитительной, властно влекущей к себе яркости, этого пленительно горячего, обволакивающего света.
Миша уже не мог с собой справиться.
Ему до смерти хотелось на мгновение, на одно ужасное изумительное мгновение прижаться к лампочке лицом.
Мишина мама, ухоженная сорокалетняя дама, Элла Георгиевна Семакова, обеспокоенная тем, что Миша упорно не отвечает на звонки, приехала на третий день. Она открыла дверь своим ключом, переступила порог и сразу отшатнулась. В квартире стоял острый тошнотворный запах горелого человеческого мяса.