— Отчего? — напряглась Настасья.
— Оттого, что не девица новая царица была, — вот отчего.
Глашка поднялась, подошла к Настасье и шепнула на ухо:
— Но тебе ведь то не грозит? Ты ж у нас ещё не порченая, а?.. Ежели нет, то я тебя могу научить, как беду эту исправить. Тут главное — не робеть, опоить муженька да потом крови на простынку плеснуть…
— Да иди ты! — Настасья оттолкнула девку рукой.
— Как знаешь. Не хочешь знающих людей слушать — не слушай. Раз уж так боишься ехать, так в церкву сходи. Помолись богу, или у Мишани-дурачка погадай. Он у нас многое наперёд видит — может, и успокоит тебя. Возможность-то у тебя царицей стать и впрямь невелика, а вот кремль белокаменный увидеть — когда это у нас с тобой ещё получится? Может, не с царём, так с кем другим у тебя свяжется. Глядишь, свезёт тебе — так и впрямь любовь свою встретишь. У нас-то тут чего? Одни пентюхи неотёсанные, способные только бражку лакать да свиньям хвосты крутить, а вот Москва — это о-го-го…
Настасья наконец-то выпроводила девку из спальни, поломала голову и решила-таки, что кое-какой резон в Глашкиных словах всё же есть.
***
На следующий день Настасья дождалась, когда Лукьян, как это частенько бывало, после сытного обеда уснёт в чуланчике, натёрла себе нос и щёки полотенцем до красноты, позвала к себе Лукерью и пожаловалась:
— Знобит что-то. На улицу папенька выходить не велит; в комнате душно — вот, видимо, и продуло меня через открытое окошко.
Лукерья тут же насторожилась:
— Точно захворала иль надумала чего?
— Вот ещё! — наигранно надув губы, пробурчала Настасья. — Плохо мне, не видишь? Того и гляди слягу и не поеду никуда.
Ключница заохала, засуетилась:
— Не сляжешь, матушка, не дадим тебе хворать! Сейчас я тебе медку из подвала достану, взвар травяной приготовлю — выпьешь, тут же на печку лезь и лежи. Хворь твою враз снимет.
— Не смогу я твой взвар пить, — притворно закашлявшись, простонала Настасья. — Мутит меня что-то. Вели лучше Егорке баньку истопить. А пока дай мне одёжку какую потеплей. Трясёт меня, не видишь?
Настасья нарочно съёжилась, зубки её застучали. Лукерья нахмурилась.
— А князь Тихон не велел тебе верхнюю одёжу давать, чтобы ты чего такого не удумала…
— Так я ж тебя не шубу лисью прошу. Дай-ка мне тулуп овчинный — в нём-то, поди, теплее будет? Да платок свой дай! — прикрикнула Настасья. — Мне ж то не для красы, а для дела!
Лукерья тут же закивала, дала Настасье тулупчик и плат да побежала искать Егора. Тот в это время разгребал во дворе выпавший накануне снег. Выслушав женщину, угрюмый, но безотказный мужик нехотя отправился за дровами, а Лукерья полезла на чердак за вениками. Видя, что во дворе никого нет. Настасья, спешно одевшись, выскочила в окошко и через открытые ворота выбежала со двора.
Морозец щипал нос и щёки, но под овчинным тулупом и толстым пуховым платком Настасья даже немного вспотела. Она шагала быстро, всё время озиралась: нет ли погони. Как-то раз оглянувшись, Настасья налетела на какую-то бабу, и та, зацепившись коромыслом, едва не окатила беглянку водой. Баба тут же разоралась, игравшие поодаль мальчишки стали громко свистеть и улюлюкать, видя, как Настасья, подняв воротник, спешит убраться восвояси. Один из них даже кинул ей вслед снежком, но не попал. В Плотницком ряду, опять оборотившись назад, едва не угодила под ехавшие на базар сани.
— Куды прёшь, гусыня? — рявкнул возница — скукоженный мужичонка в распахнутом на груди тулупе.
— Сам варежку не разевай, тюха кудлатый! Гляди, куда прёшь? — крикнула Настасья и чуть не прыснула со смеху. Сквернословию она научилась у Глашки — та была в этом деле мастерица. Настасья поспешно нырнула в проулок.
— Гляньте-ка! Дороги ей мало! Сама лягуха, а корчит из себя царевну! — продолжал голосить возница вслед торопливо удалявшейся Настасье.
«Знал бы, дурень, на кого рот раззявил! Ты только посмотри — лягухой назвал!» И вовсе не корчит она из себя царевну… Настасья вздрогнула, вспомнила, отчего тут в таком виде оказалась. «А что как и впрямь царицей стану? Тьфу-тьфу, типун тебе, дядечка!..»