— Разные то люди. Придут они туда, и станет тот дом для одних тюрьмой, а для других склепом могильным. Снова мрак настанет, и явится демон в облике красном, и кровь прольётся бурной рекой.
— Демон? Что ещё за демон?
— Страшен тот демон, вижу, как злоба в нём закипает. Обратится он в зверя, много беды от него случится. Не будет пощады никому.
— Ничего не понимаю, говори яснее! — Настасья топнула ножкой.
Мишаня захныкал, его глаза закатились.
— Глянь же! Неужто сама не видишь? — Он тыкал пальцем в разные стороны, точно что-то ужасное окружало его со всех сторон. — Вон же он! Злоба лютая в нём закипает. Обратился он в зверя. Много беды от него случится. Не будет пощады никому. — Мишаня захныкал, его глаза закатились. — Ой! Что же это? Что ж такое деется? Дерёт демон тела людские острыми когтями, точно лютый зверь. А крови-то, крови кругом! К-к-кровь! У-у-у! — Неказистый вещатель завыл так, что даже его убогие соседи отшатнулись.
— Вот бесова душонка, весь народ нам распугает! — ворчливо произнёс старик.
Мишаня скрючился калачом, внезапно перестал трястись и поднялся. Он снова сел на свою рогожку, обратил взор к небу и стал стряхивать с себя теперь уже настоящие крошки от баранок. Настасья в отчаянии прокричала:
— И это всё? Не то я спросить у тебя хотела! Ты мне про главное, про царя поведай! Скажи: быть мне женой царёвой иль нет?
— Кровь… кровь… — снова заверещал юродивый. — Кровь царёва первой прольётся, оттого все беды сдеются!
Видя, что Мишаня замолчал, Настасья поспешно достала из авоськи леденец и сунула его в руку убогому. Мишаня тут же принялся его лизать. Он при этом урчал, как дикий зверёк, на что колченогий старик неодобрительно фыркнул:
— Зря ты ему сладкое дала.
— Чего ж так-то? — спросила Настасья.
— Теперь больше ничего не скажет, пока весь не излижет. Но ты евоному пророчеству верь. Мишаня наш, хоть и с виду дурень, никогда не ошибается. Вон давеча бабе одной кудлатой вещал — говорил, что петух красный всех еёных кур покроет. Так у её опосля того хлев сгорел.
— Ладно, подожду, когда съест леденец, и ещё поспрашиваю.
Старик вдруг приосанился и хмыкнул в кулак:
— Глянь-ка, девица, на тех двоих — уж не по твою ли душу?
Настасья обернулась. Прямо за её спиной стояли Егор и Лукьян. Оба без шапок, от голов пар валит, хмурые и раскрасневшиеся. Настасья невольно отступила.
— Зачем же ты с нами так? — затараторил Лукьян. — Хворой прикинулась, а сама со двора! Батюшка твой, Настасья Тихоновна, на нас с Егоркой за то дюже гневится, совсем осерчал, грозился розгами высечь.
— Сам же знаешь: батюшка гневлив, но отходчив, — усмехнулась Настасья.
— Отходчив он иль нет, мы про то вскоре прознаем, — поддержал сотоварища Егор, — а теперича пошли, матушка, не заставляй нас грех на душу брать — не хотелось бы тебя силком до дому тащить.
— Силком? Меня? — вспылила Настасья.
— Так князь велел.
Настасья обернулась и посмотрела на Мишаню. Тот снова стал прежним — убогим и безучастным. Страх его, видимо, прошёл — он снова пялился в небо и неспешно сосал свой леденец.
— Грызть не станет, — заявил старик-нищий. — Лизать будет не меньше часа, уж поверь, матушка.
— Так что, для нас леденцов не будет? — спросила одна из нищенок.
Настасья обернулась, прикрикнула:
— Не будет! — Она повернулась к отцовым посланцам и добавила: — Ладно уж, пошли.
И все трое двинулись от церкви в сторону княжьего дома.
Когда Настасья со своим сопровождением исчезла из виду, старик-нищий с усмешкой подмигнул своим соседкам и сказал:
— Не дал ей наш глупенький точного ответу — так что будет у девицы повод ещё раз прийти.
Одна из нищенок хмыкнула:
— А нам что с того?
— А то, как его умасливать будет и нам что-нибудь перепадёт. Эх, бабы-дуры, всякой глупости верят, но от их глупости наши животы и полны!
Старик воровато огляделся, на корточках подполз к Мишане и вырвал у юродивого остаток леденца. Тот сделал глупое лицо и захныкал.
Слуги государевы
Натянув одеяло до подбородка, Настасья долго ворочалась в постели. Мурашки бегали по спине невидимыми муравьями, и лишь под утро она забылась в полудрёме. Ей тут же приснился кошмар. Тощий старик трогал её костлявыми руками и приговаривал: «Ай да де́вица, хороша да сладка. Пойдём-ка, голубушка, да в спаленку». Потом старик превратился в ворона, а она сама — в нечто страшное и непонятное… Настасья проснулась и какое-то время лежала с открытыми глазами. Непонятное предсказание Мишани ничего не прояснило, не успокоило. Зато от чудных слов убогого уж больно интересно стало. Что за дом такой её ожидает, коль она в путь отправится? Что за демон встанет на её пути, а ещё ворон какой-то? С первыми же петухами Настасья вскочила с постели и выбежала в сени.