— Ну, коль так, тогда гляньте да полюбуйтесь! Чего скажешь, Никита Игнатьич: хороша аль нет?
Здоровяк осмотрел Настасью с головы до пят. Настасья высока, но боярин всё равно на неё сверху смотрит.
— А ну, девица, поворотись, — говорит.
Настасья бросила недобрый взгляд на отца — тот насупился, поспешно закивал. Девушка повернулась вполоборота.
— Теперь спиной, — продолжал московский боярин. Настасья нехотя выполнила и эту просьбу, гость одобрительно крякнул. — Статная девка, и лицом хороша, вот только худовата малость. Государь справных девок любит — таких, чтобы в теле. Ну да ничего, и такая сгодится.
— Вот и пусть себе толстух ищет! — оживилась Настасья. — А с меня-то какой спрос?
— Вот и славно, вот и славно, — зачем-то дважды пролепетал князь Тихон Фёдорович и поспешно перекрестился.
— Макарка! — окликнул гость одного из своих. К крыльцу подбежал самый молодой.
Высокий, крепкий, в поясе тонок. Про этого, видать, Глашка сказывала, что пригож, — не врала. Глаза зелёные, огнём горят; воло́сья светлые и золотистые, точно льняная кудель. Сердце забилось чаще, Настасья мысленно отругала себя за нахлынувшую слабость, пригляделась: на царёва боярина чем-то похож — уж не сынок ли? Теперь Настасья похвалила себя за наблюдательность — догадка-то её тут же подтвердилась.
— Чего, бать? — гулко прокричал светловолосый. — Поесть, помыться-то успеем? Всю ночь, почитай, скакали.
— Васильке скажи, чтобы Беса моего оглядел: что-то поступь у него нынче неровна. Как бы чего не случилось, и ещё: пусть распорядится, чтобы его в отдельное стойло поставили, ну и... Да он и сам всё знает, что да как...
— Да полно тебе, Никита Игнатьич! — возмутился князь. — Да я ж распорядился уже обо всём... — Поймав хмурый взгляд московского гостя, князь Тихон Фёдорович умолк на полуслове.
Боярин втянул ноздрями воздух, но тут же выдохнул, лукаво улыбнулся князю и пояснил:
— Мой Бес, окромя́ меня, к себе только Васильку — конюшего моего — и подпускает. Вон наш Федька уж на что с конями обращаться мастак, а тоже подходить к Бесу не решается. — Плетнёв тут же снова стал грозным и продолжил давать указания Макарке: — Тимошке скажи, чтобы помывочную да мои покои поглядел. Догадываюсь, какие у них тут холопы расторопные.
— Ой, обижаешь, Никита Игнатьич! — взмолился князь.
— Клопов-то хоть нет?
— Откуда ж им быть, батюшка?
Макарка тут же предложил:
— Может, я сам, бать? Ну... проверю всё. Я ж тоже знаю, что да как быть до́лжно. Знаю, что на жёстком спать любишь, да чтобы киселя клюквенного не забыли приготовить, а в баньке, чтобы помимо дубовых, можжевеловый веничек сыскался.
— Делай, как я сказал. Ты ж боярский сын! Пусть Тимошка хлопочет, а ты гляди у меня, девок князевых ла́пать не смей!
— Да по́лно, бать! — хохотнул Макарка и игриво подмигнул Настасье. Щёки у той ту же сделались пунцовыми. Боярин-гость тут же отвесил парню увесистого леща.
— За что? — со смехом завопил Макарка.
— Объясню опосля, ступай.
Макарка крутнулся на каблуках, ещё раз хитро глянул на Настасью и посеменил к товарищам.
— А ты, Тихон, людей моих определишь на постой и готовь дочку в дорогу. Завтра поутру на Москву отправляемся.
***
Когда пропели петухи, в Настасьину светёлку вошли Глашка, Дунька и тётка Лукерья. Одели Настасью во всё новое: длинную белую рубаху с золотым шитьём, поверх неё — ещё более длинный парчовый сарафан; поверх сарафана — летник с собольей оторочкой, богато расшитый золотом; в косу вплели шёлковые ленты, монисто коралловое на шею нацепили; на голову водрузили высокий соболий столбунец. Припрятанный у Лукерьи запасец всё же был потрачен. Однако обошлись без Глашки, отчего та злилась и всячески морщилась, стараясь показать, что ей не особо нравятся купленные накануне наряды.
С непривычки Настасья чувствовала себя неуютно: «А коль и впрямь царицей сделаюсь — что ж, это всю жизнь такое носить?» Когда юная княжна вышла на крыльцо, её уже ожидали.
Все четверо московских стояли поодаль ору́жные, переминались с ноги на ногу. Макарка что-то шептал мордатому, оба посмеивались. Чернявый с длинными усами и куцей бородёнкой что-то нашёптывал на ухо своему коню, трепал рукой густую длинную гриву. Четвёртый стоял отдельно и не отводил взгляда от своего боярина.