Хижину покинули все. Кроме Родриго и его помощников.
Кастилец продолжал управляться с баронессой уже добрых сорок минут. Мануэль скрипел зубами, прохаживался по широкой прогалине, временами ложился и молчал, вызывая веселые улыбки отворачивавшихся приятелей.
Улыбаться Мануэлю в лицо не решался никто — уж слишком грозным бойцом был нахальный, не знавший удержу ни в схватке, ни в разгуле крепыш. А накатывавшие на этого баска приступы неукротимого бешенства, когда глаза метали пламя, а рука разила все и вся, давно стали притчей во языцех.
Безопаснее и спокойнее казалось не дразнить Мануэля, не склонять к стычке с почти неминуемым исходом.
— Уснул он там, что ли? — прорычал воин, скрещивая руки на груди.
— Чего нет, того нет, — миролюбиво заметил Диего. — А ежели совсем невтерпеж, пойди, проведай служаночку, — полегчает.
— Пошел ты сам!.. — загремел разгневанный наемник. — Мне выпало спать с баронессой — правда, последним из первых, но не беда: сочные кусочки вполне в моем вкусе. А теперь этот...
— Осторожнее, дружище, не надобно говорить лишнего, — вставил Диего.
— ...капитан, — бойко продолжил Мануэль, — заграбастал красавицу на целую ночь! Так, что ли? No hay derecho![14]
— Hay derecho del fuerte![15] — засмеялся наглец Гонсало.
Рука Мануэля метнулась к рукояти широкого охотничьего ножа, и Гонсало немедля смолк.
— Потерпи еще немножко, — заметил Альваро, самый старший и рассудительный. — Ты не первый день знаком с капитаном. Сеньор де Монтагут всегда испытывает выдержку друзей — такова уж его природа... Дай командиру потрудиться на славу — не будет же он усердствовать до утра? Твой черед настанет, и скоро: Хуан и Алонсо наверняка не смогут немедленно заняться козочкой, наглядевшись на такую любовь!
Дружный хохот огласил поляну.
9. Графиня д’Юрфэ откровенничает
— Ха-ха! Но я действительно восхищьена видеть вас опьять!
Рекс приложил неимоверные усилия и улыбнулся в ответ.
Накануне он разговаривал со старой каргой минуты две-три, не более. И то, лишь пытаясь познакомиться со стоявшей рядом Танит и увлечь девушку в сторону. Почему негодница решила, будто он приехал проведать именно ее! И как узнала о приезде вообще?
Американец проклял собственные светские ухватки. Не послал бы наверх этой дурацкой сирени — извинился бы, откланялся и вышел на вольный воздух. А теперь отдувайся, да еще решай на ходу, каким образом старая...
— A Monseigneur le Duc[16] чувствуйет себья хорошо? После вчерашний? Ха-ха!
— Он просил передать искренние извинения, мадам, — вежливо ответствовал Рекс. Лгать приходилось наугад и молниеносно, подхватывая на лету брошенные собеседницей фразы.
— Са, c’est tres gentille. Это весьма любезно с его стороны, — каркнула мадам д’Юрфэ. — И у него превосходные гаваны.
Собеседница Рекса извлекла из ридикюля квадратный золотой портсигар, вытащила на свет короткую, темную Partagas. Рекс проворно и любезно поднес горящую спичку.
— Но Monseigneur повьел себья вызывающе. Одно Общество не должен мешать другому. Никогда на свьете! Monseigneur имеет законный резон, извиньяющий поведение?
«Хм! — подумал ван Рин. — Старое доброе столкновение двух шаек! Посреди миролюбивого Лондона, разрази тебя...»
— Безусловно. Просим прощения за столь решительное вмешательство, ибо Саймон Аарон срочно и настоятельно требовался для иных целей.
— Ви также ищьете Уцелевший Талисман?..
* * *
Альваро заблуждался, полагая, будто командир неустанно и честно трудится на старом, как сама война, поприще укрощения строптивых.
Родриго уже минут пять как перестал трудиться и лежал недвижно, прижимаясь потной загорелой физиономией к раскрасневшимся ланитам Эрны, крепко стискивая изнасилованное, ставшее податливым, покорным и любящим, тело баронессы де Монсеррат.
Подобная чувствительность, проявляемая начальником, изрядно удивила обоих подчиненных, которые за долгую совместную службу распознали Родриго ненамного хуже, чем кастилец изучил их самих.
— Хм! — выразительно кашлянул Хуан.
Пожилой баск Альваро точно в воду глядел: на ближайшие двадцать минут Хуан, как любовник, напрочь выбыл из строя, а потому злился на весь белый свет вообще, и на капитана Родриго в частности.
Алонсо, гораздо более флегматичный и сдержанный в чувствах, сохранял боеспособность и созерцал окружающее куда веселее.
— Deja pues que el capitan descanse un poco![17] — прошипел он, потихоньку разжимая затекшие пальцы.