– Действительно, захватывающая карьера, – сказал Рикс. Ему не трудно было себе представить, как его брат въезжает на какую-нибудь старую пыльную ферму, где в амбаре рвется с цепи уродливый зверь. Или как он торгуется с подпольным специалистом по абортам, у которого в кувшинах с формалином плавают весьма специфические зародыши.
– Ну, и что теперь? Ты собираешься об этом кричать на всех перекрестках?
– Если ты не стыдишься того, что делаешь, я думаю, ты не стал бы возражать.
Бун поставил фонарь на крышу «Тандеберда». Он скрестил руки и посмотрел на Рикса жестким мертвым взглядом.
– Позволь мне разъяснить тебе, Рикси, как обстоят дела. После того, как папа отпишет дело и имение мне, я могу либо дать тебе содержание, либо оставить без всего.
Рикс рассмеялся. Его рука лежала на ручке окна, чтобы поднять его, если Бун попытается до него достать.
– Папа передаст все Кэт! Неужели ты этого еще не понял?
– Конечно! А я останусь на бобах. Женщина не может управлять таким делом! У меня есть идеи, Рикси! Большие идеи относительно «дела» и поместья. – Рикс промолчал, и Бун с напором продолжил: – Во Флориде рядом Тампой есть город, где живут одни уродцы. Во всем городе одни уродцы. Они не впускают туристов. Но что, если я сам построю город между Фокстоном и Эшерлендом и битком набью его уродцами? Люди смогут за плату входить туда и совать нос куда им вздумается! Это будет шоу уродцев, длящееся двадцать четыре часа в сутки и триста шестьдесят пять дней в году! – От возбуждения глаза Буна разгорелись. – Черт возьми, это будет штука вроде Диснейленда с каруселями и тому подобным! И если ты будешь хорошо себя вести, я думаю, ты получишь свой кусок пирога.
Горло Рикса сдавило отвращение. Бун ухмылялся, а его лицо разрумянилось. Когда к Риксу вернулся голос, он едва выдавливал из себя слова.
– Ты что, совсем спятил? Я в жизни ничего отвратительнее не слышал!
Ухмылка сошла с лица Буна. В его взгляде промелькнуло страдание, чего раньше Рикс никогда не видел. Он понял, что Бун поделился с ним мечтой – извращенной, но все равно мечтой. На мгновение Рикс подумал, что Бун в ответ как обычно вспылит, но вместо этого брат гордо выпрямился и сказал:
– Я знал, что ты не поймешь. Ты не понимаешь хорошие идеи, если они тебе неприятны. – Он взял фонарь, подошел к лошади, отвязал поводья от столба и вскочил в седло. – Я разумный человек, – сказал Бун и выжал из себя холодную улыбку. – Я положительно намерен дать тебе и Кэт содержание при условии, что вы будете жить не ближе чем в пятистах милях от Эшерленда.
– Я уверен, что у Кэт есть что сказать по этому поводу.
– Она оставит меня в покое, если поймет, что для нее хорошо.
– Что это значит?
– Это значит, что я знаю о нашей маленькой сестричке такие вещи, от которых у тебя голова пошла бы кругом, Рикси. Папа никогда не отдаст ей Эшерленд. Ты увидишь, что он будет мой. Пошла! – Он стукнул пятками по бокам лошади и галопом поскакал к мосту.
Ублюдок, подумал Рикс. Он проводил Буна взглядом и завел машину. Рикс был уже готов последовать за Буном, когда его взгляд упал на дверь Лоджии.
Она была раскрыта настежь.
Но он видел, как Бун закрывал дверь. Порывистый ветер кружил на ступеньках опавшие листья, которые засасывало в глотку Лоджии.
Он сидел, тупо глядя на открытую дверь. Приглашение, неожиданно подумал он. Она хочет, чтобы я подошел ближе. Он нервно рассмеялся, но не отвел взгляд от входа.
Затем он заставил себя выйти из машины. Первый и второй шаг дались без труда, но на третьем ноги у Рикса стали ватными.
Темнота за дверью не была полной. В полумраке проступали очертания мебели и фиолетово-золотой ковер на усыпанном листьями полу. В тени стояли фигуры, они казалось наблюдали за ним.
«Слушай, – издевательски говорил Бун, – ты должен быть как герои этих твоих книжек».
Рикс взобрался на последние четыре ступеньки. Он стоял на пороге Лоджии в первый раз за двадцать с лишним лет, его желудок, казалось, медленно переворачивался.
В ночных кошмарах он видел Лоджию пыльным, ужасно мрачным и зловещим местом. То, что он видел сейчас, его изумило.
Перед ним лежало красивое элегантное фойе, которое было примерно в два раза больше, чем гостиная Гейтхауза. Из белых мраморных стен торчала дюжина медных человеческих рук в натуральную величину, предлагавших повесить на себя пальто и шляпы. Он понял, что наблюдавшие за ним фигуры были статуями фавнов и херувимов, которые неподвижно смотрели на дверь глазами, сделанными из рубинов, изумрудов и сапфиров. С потолка свисала огромная люстра с блестящими хрустальными сферами. За фойе несколько ступенек вниз вели в приемную, где пол был выложен черно-белой мраморной плиткой. В центре располагался фонтан, сейчас пустой, где на камни опирались бронзовые статуи морских созданий. Остальная часть дома была окутана мраком.