Чего они – эти мужчины – не знали, так это того, что, если чуть усомниться в ее правдивости, даже на секунду отвлечься и перестать обращать на нее внимание – она тут же теряла все силы. Если первый контакт не зажигал все солнце сразу, то как будто включались лампы дневного света. Она горела, но искусственно: холодно и ровно. Имитировала свет.
И она тоже это знала. И тогда начинала говорить без остановки. Заговаривать свою осечку.
Но, – Андрей курит и думает, – это не защитная реакция. Там, в глубине, под этой кожей, этим слоем грима, этой яркой шубкой, этими атрибутами успешной жизни, живет Другая Ира. Это не притворство – наоборот: вся ее Настоящая Жизнь – притворство. Она просыпается утром и до вечера притворяется тридцати-с-чем-то-летней женщиной – серьезной, умной, в деловом костюме – хотя на самом деле она семнадцатилетняя девочка, которая пытается выбраться из лжи.
Она думала, когда-то давно, что если начнет притворяться старше, чем она есть на самом деле, если начнет вести себя серьезно, если будет носить строгие костюмы, стричься по-взрослому, носить сдержанные украшения – то ее начнут воспринимать серьезно. Это добавит ей очков. Даст фору. Поможет добиться своих целей. И однажды она действительно начала себя так вести, так одеваться, так говорить, так выглядеть, так жить.
Она уже не притворялась. Она так хорошо сжилась с этой маской, так естественно в ней себя чувствовала, так искусно пользовалась преимуществами, которые это притворство ей давало, что не заметила, как стала той, кем хотела быть.
– Зачем ты носишь маску? – спрашивала героиня комикса загадочного героя-лучника.
– Чтобы меня можно было узнать, – отвечал он.
Тогда она не знала этого правила: чем ты притворяешься, в то ты и превращаешься. Сейчас она мучительно пытается понять, как размотать этот клубок обратно. Как отменить всю эту ложь. Ведь это же ложь. Она на самом деле такой никогда не была – это все не ее, она просто слишком долго притворялась. Но этой лжи так много, а попытка вернуться к правде причинит боль стольким людям, которым она не хочет причинять боль. Всего этого так много: ответственности, обязательств, связей, людей, детей, мужей и партнеров по бизнесу. Их так много, что не думать об этом легче, чем пытаться решить.
На кухне Андрей ставит джезву на газ.
Ира находит сигареты и зажигалку в гладкой шелковистой прохладе кармана шубы и тоже идет на кухню, с ногами забирается в широкое низкое кресло, выуживает из пачки тонкую длинную розовую с золотым фильтром, немного крутит и мнет в пальцах, хрустит плотно набитым табаком и щелкает зажигалкой. Андрей вытряхивает в ведро толстостенную пепельницу из зеленого стекла, тяжелую, модную в семидесятые, а теперь винтаж, споласкивает под краном, протирает сухим до скрипа и ставит рядом с ней.
Ей хорошо.
Господи, как же ей хорошо!
Такая ночь: зимняя и холодная. Уютная квартира: натопленная и яркая. Возможность забраться с ногами в мягкое кресло с пледом и подушками (откуда у него это умение создавать уют?), затянуться глубоко и сладко сигаретой. Затянуться. Спокойно затянуться, дать дыму заполнить легкие. Не нужно никуда спешить, не нужно «выкурить сигарету, чтобы найти решение», или «успокоиться», или «проветрить голову», или «повод выйти». Курить спокойно, закрыв глаза и наслаждаясь самим процессом. Как хорошо.
И такая возможность: приехать ночью к парню и то, что за этим последует. Наконец-то можно перестать быть той, которая всем нужна, и стать той, которая ты есть.
Ей как будто снова семнадцать. Она делает что-то стыдное, что осудят, но такое нежное. Она чувствует тепло в животе, чувствует, как напрягаются мышцы спины, их тянет, как утром, когда потягиваешься, когда всю тебя вытягивает, и сильные руки в этот момент, мужские сильные руки, сжимают твое тело, приподнимают, и это такое сладкое утреннее ощущение, и такое же сладкое, когда поздней ночью сидишь вот так на кухне и знаешь, что дальше.
Она отгоняет от себя мысль о деньгах. Ту ее часть, где она платит парню, чтобы он занимался с ней сексом. Утром, когда она вызовет такси и поедет домой переодеться, чтобы потом ехать на работу, она будет думать об этом. О том, что она платит за секс. Она будет перечислять сама себе стандартные причины: что так проще и что у нее нет времени ходить на эти свидания, выслушивать эти истории, эти анекдоты, эти истерики. Что она не хочет снова чувствовать унижение просто потому, что не можешь заказать то, что хочешь ты, потому что он, возможно, не сможет это оплатить (да, она знакомилась в тиндере).