Характерно, что все эти работы появились ещё при жизни Филиппа V и в его правление. В 1750-х в Мадриде была поставлена пьеска «Чужаки», где в списке действующих лиц фигурируют уже целые компании махо и мах33. В одной из главных ролей выступила театральная примадонна середины XVIII века Франциска Муньос34.
Со временем махо превратились в особый класс, который, как считалось, единственный в Испании являлся хранителем духа старой Кастилии и ревнителем испанских традиций. Как сказал о них Василий Петрович Боткин: «Настоящий majo здесь особенный народный тип. Это удальцы и сорвиголовы, охотники до разного рода приключений, волокиты и большею частью контрабандисты; они отлично играют на гитаре, мастерски танцуют, поют, дерутся на ножах, одеваются в бархат и атлас. Эти-то majos задают тон севильским щеголям даже высшего общества, которые стараются подражать в модах и манерах их андалузскому шику»35.
Но махо умели не только стильно одеваться и носить сеточки для волос — именно они заложили основы архетипа испанского бойца на ножах. В те годы считалось, что «настоящий махо должен быть готов бросить вызов своей судьбе, рисковать, встречаясь лицом к лицу со смертью»36. А к началу 1770-х — то есть к тому моменту, когда махо якобы должны были только-только появиться на исторической сцене, в действительности они уже являлись привычной и неотъемлемой частью испанского общества.
Рис. 18. М. К. А. Бехарано. Севильский махо с сигарой, 1850 г.
Рис. 19. А. Родригес. Махо. 1801 г.
Как раз в 1770 году Испанию посетил живший в Лондоне известный итальянский писатель, поэт и переводчик Джузеппе Марко Антонио Баретти. В путевых заметках он писал: «В Мадриде существует класс, называемый Махо.
Произносится это как «мако», с сильным придыханием на «к». Насколько я могу судить, это некий местный вид парижского простонародья и лондонского выходца из низов»37. Любопытно, что 20 октября 1769 года автор этих строк предстал перед лондонским судом в Олд Бейли по обвинению в убийстве некоего Эвана Моргана, которого он зарезал во время уличной драки в Центральном Лондоне. Этот процесс вызвал огромный резонанс и негодование общественности, а также поднял в Англии мощную волну антиитальянских настроений38.
Однако слово «махо» скорее являлось неким общим термином, чаще употреблявшимся иностранцами, не искушёнными в местных сленговых тонкостях. В самой Испании классификация этих франтов могла варьироваться в зависимости от регионов, городов и даже кварталов. Так, например, в Мадриде они больше были известны как маноло, чисперо или чулапо.
Маноло — это разговорная форма от появившегося в XVI столетии Имени Мануэль, которое обязаны были принимать при крещении евреи, жившие в мадридском квартале Лавапьес. У маноло были и соперники — чисперо и чулапо. Чисперо жили на улице Баркильо, у королевского монастыря салезианцев. Своё прозвище — «чисперо» они получили от испанского слова «чиспо» — «искра», так как в их районе было множество кузнечных мастерских, откуда летели искры. Чулапо — так называли выходцев из мадридского района Маласанья, где также располагались кузнечные цеха. Чулапо образовано от «чуло», что можно перевести как «привлекательный», «гордый», «независимый». Все они попадали в категорию настоящих коренных мадридцев, прозванную «кастисос» — «чистокровки»39.
Рис. 20. Л. Аленса и Ньето. Чисперо с сигаретой, 1877 г.
Рис. 21. Драка махо. Начало XIX в.
В 1769 году испанский драматург Рамон де ла Круз написал пьеску «Маноло», посвящённую жизни мадридских низов. В этой драматической истории, действие которой происходит в печально известном квартале Лавапьес, постоянно сверкают навахи и льётся кровь. С лёгкой руки де ла Круза это прозвище стало обозначать «красивый», «напыщенный», и вскоре его начали использовать в качестве основного синонима «махо»40.
На театральных подмостках испанских театров второй половины 1700-х одна за другой ставятся пьески, герои которых, гордые и бесстрашные маноло и чисперо, хватаются за навахи и разглагольствуют о чести. Так, в эти годы была крайне популярна комедия «Дядюшка Найде», герой которой — разумеется, очередной чисперо — защищал свою честь полуметровой навахой41. Испанские авторы второй половины XVIII века, поражённые количеством поединков маноло, с горечью писали о «лезвиях навах, являющихся позором низших классов и кромсающих репутацию и добродетель»42. А француз — барон Николя Массиас, побывавший в 1790-х в испанском плену, отмечал, что все маноло мастера обращаться с ножом и каждый испанский головорез достаточно искусен, чтобы защититься навахой от опытного фехтовальщика со шпагой43. Что вскоре эти живописные любимцы Франсиско Гойи продемонстрировали всему миру. 2 мая 1808 года, во время Мадридского восстания, именно махо, они же маноло и чисперо, составили костяк сопротивления, его основную ударную силу, и почти полторы сотни французских солдат и офицеров, оставшихся лежать на залитой кровью мостовой, пали именно от их навах.