Дон Ахмед укоризненно покачал головой, внутренне осуждая то ли рационального Хамзата, то ли язвительных односельчан незадачливого Магомета.
— Один Абдула не смеялся над Магометом. Потому что Магомет был таким же трудягой, как и сам Абдула, и не походил на этих новых чеченцев, которые приезжали на рынок на подержанных иностранных машинах, хвастались, как много денег они заработали в России и вставляли в разговор разные непонятные слова: “перестройка”, “рэкет”, “доллар”, “бизнес”. Магомет часто подходил к Абдуле, и они беседовали о погоде, семье, горских обычаях и славных делах предков. Газет Магомет тоже не читал и телевизор не смотрел, вместо этого он постоянно ремонтировал свой “КамАЗ”, который был, что и говорить, старой машиной. Этот “КамАЗ” еще во времена советской власти был списан из парка АТП на металлолом вследствие полной амортизации. Но скупой рыцарь, Хамзат, не сдал его в утиль, а поставил у себя во дворе, подумав: вдруг когда-нибудь пригодится. А потом подарил его своему зятю. Но я так думаю, что все же не стоит сильно порицать Хамзата за его жадность; ведь он мог вообще ничего не подарить молодоженам, а он подарил целый “КамАЗ”, хоть и очень старый. И Магомету подарок очень понравился. Мне кажется, если бы Хамзат подарил Магомету “Волгу”, то Магомету подарок понравился бы меньше. Потому что до перестройки Магомет работал на тракторе “Беларусь” и любил все большое. Магомет увлеченно возился со своим “КамАЗом”. Он всегда был перепачкан в мазуте, на его руках были мозоли, но он чувствовал себя счастливым оттого, что у него есть такая большая машина и оттого, что у него есть такая большая жена. Жена Магомета, дочь Хамзата, была очень большой. Среди стройных горянок она была как “КамАЗ” среди “Волг”. Или как трактор “Беларусь”. Здесь ты можешь подумать, что, не будь его дочь такой толстушкой, вряд ли Хамзат отдал бы ее за Магомета, что он нашел бы партию побогаче. Что больше никто не засылал сватов к Хамзату, вот и согласился он породниться с Магометом. Но я тебе скажу, не думай так плохо о Хамзате. Все-таки он двоюродный брат Ибрагима, а Ибрагим работал в одном совхозе с твоим дядей, так что Хамзат, можно сказать, твой родственник. А о родственниках нельзя говорить или даже думать плохо.
Я согласно кивнул головой, давая понять, что у меня и в мыслях не было осуждать благородного Хамзата. Будь Хамзат плохим человеком, разве стал бы мой дядя работать в одном совхозе с его двоюродным братом? Правда, я еще задался вопросом, какого из моих дядьев Дон Ахмед имел в виду? Может, мужа сводной сестры моего отца? Но не стал озвучивать своих размышлений по этому поводу.
— Дочь Хамзата, кроме того, что была очень большой, была еще и очень умной. Она любила читать всякие книжки. Она даже читала их вслух Магомету, пока тот чинил свой “КамАЗ”. И это Магомету тоже очень нравилось. Магомет был горд, что его жена — такая умная и образованная. И книжки ему нравились. Особенно одна, где рассказывалось о приключениях испанского джигита, который путешествовал повсюду на своем прекрасном скакуне, сражался с великанами, вступался за обиженных, помогал слабым и защищал честь оскорбленных девушек, как и подобает настоящему джигиту. Эти истории так взволновали Магомета, что он решил назвать свой любимый “КамАЗ” в честь лошади рыцаря. Жена Магомета своими руками вырезала из парниковой пленки трафарет и нанесла белой водоэмульсионной краской на борта грузовика красивое и звучное имя: “Росинант”.
Здесь я начал терять нить повествования. Но Дон Ахмед вновь прочитал мои мысли.
— Это все я рассказываю к тому, что Магомет был почти счастлив со своей женой и со своим Росинантом. Почти. Его задевали шутки односельчан. Конечно, Магомет перевозил грузы: бывало, вез по десятку ящиков с помидорами из селения Герменчук в райцентр Шали. Но для Росинанта это была слишком легкая работа. И Магомет, и его Росинант тосковали по настоящему, большому делу: долгой дороге с тяжелым грузом. Сделать бы хотя бы одну серьезную перевозку, вот тогда эти злые языки завернулись бы в узел от зависти, — думал Магомет. Жена Магомета была умной не только книжным умом; она видела, как страдает ее муж, и понимала, почему. Она и предложила Магомету отправиться в Астраханскую область, загрузиться сладкими полосатыми арбузами и отвезти их далеко на север, чтобы продать там на рынке. Магомет с радостью схватился за эту идею. Понимая, что у него нет никакого опыта в торговых делах, да и просто, чтобы не было скучно одному в дороге, Магомет пригласил Абдулу стать его партнером в этом предприятии. И Абдула согласился. Помидоры закончились, деньги были нужны, как раз пришла пора ремонтировать старый дом. А Магомет Абдуле нравился. Так почему бы не поработать вместе? К тому же Абдула, никогда не выезжавший дальше райцентра, хотел посмотреть мир. И вот они стали собираться в путь. Достали из-под стопок белья в шкафу все накопленные честным трудом деньги, помолились Аллаху. Жены напекли им в дорогу чепелкаш[6] и немного поплакали для приличия. Родственники заказали себе гостинцев из большой России. Ранним утром Росинант тронулся на север. Долго ли, коротко ли, но партнеры достигли арбузного края, закупили самые вкусные плоды с розовой, сочной и хрусткой мякотью и бережно загрузили их в “КамАЗ”. У бывалых купцов они узнали про город Энск, где как раз в то время была большая нужда в арбузах, и, не теряя времени, отправились туда, сверяя путь по старой карте автодорог СССР, которая нашлась в кабине грузовика.
Дон Ахмед оправил рукой свою небольшую бородку.
— Хочешь чаю?
— Спасибо, не откажусь.
— Эй! — Дон крикнул в сторону двери кабинета-спальни. Тут же дверь приоткрылась и в проеме показалась смешная белокурая головка мальчика лет двенадцати. У чеченцев не принято называть детей и жену при людях по именам. Может, это строгость горского воспитания, отвергающего фамильярности и оберегающего интимные стороны жизни, может отголоски древних представлений, согласно которым знание имени человека дает магическую власть над ним и настоящие имена не стоит поминать всуе. У всякого чеченца есть второе имя, “на каждый день”, а для обозначения домашних используются иносказательные слова, либо безличные обращения, такие как “эй”; непосвященным такое обхождение кажется грубоватым, но на самом деле оно совсем не означает отсутствия любви или уважения, скорее, наоборот.