ве дела по вопросу о причине нашего доверия к человеческому свидетельству Бентам (Rationale of judicial evidence, v. I, p. 100) согласен с Ридом. Доверие к свидетельским показаниям, по его мнению, составляет природное стремление (propensity), признаваемое и одобряемое опытом. Опыт, по Бентаму, показывает, что число случаев, в которых человеческое свидетельство оказывается согласным с фактами, значительно превышает количество случаев, где это свидетельство ложно. "Отсюда вытекает, продолжает Бентам, что основания для доверия представляют общее правило, нормальное состояние человеческой души; основания же для недоверия составляют случаи исключения. Поэтому для того, чтобы вызвано было недоверие, необходима какая-нибудь причина, действующая в данном случае". Таким образом, говоря вообще, наклонность верить человеческим показаниям гораздо сильнее наклонности не верить. Будь это не так, будь обратное отношение, общество не могло бы жить. Принимая во внимание, что свидетельства не всегда бывают верны, что бывают случаи ложных показаний, можно сказать, что наша вера в правдивость показаний людей есть предположение вероятности. Степень этой вероятности зависит от житейского нашего опыта: кого больше обманывали, тот будет меньше верить; кого меньше обманывали будет больше верить. С самого детства и до самой старости мы накопляем опыт о степени возможного доверия человеческим свидетельствам, составляем ceбе приблизительные обобщения о степени достоверности показаний людей различных классов, различных профессий, различных возрастов. Этот богатый личный опыт не составляет, однако, чисто субъективного достояния отдельной личности; в общем, наблюдения людей имеют много сходного, много тождественного. Таким образом получается в каждую эпоху, в каждом обществе целая масса одинаковых наблюдений над степенью правдивости людей, различных положений и характеров, масса наблюдений из которых нe только могут быть извлекаемы, но и действительно извлекаются общие начала. Вот этот-то материал наблюдений и обобщений и помогает нам оценивать в каждом отдельном случае достоверность свидетеля. Понятно, что подобные оценки, результат которых в значительной степени обусловливается личным опытом исследователя, не представляют той достоверности, которая возможна в научных исследованиях. Понятно, что такие оценки могут дать только большую или меньшую степень вероятности, которая тем больше имеет основание, чем больше вносится в дело разнообразного опыта, почерпнутого людьми в различных сферах жизни и в различных положениях. На основании каких же приемов производится oценкa достоверности человеческого свидетельства? Дoказательство достоверности человеческого свидетельства не сводится к аксиомe; она также не сводится к фактам, которые мы воспринимаем собственными нашими чувствами. Нужно заметить, что мы здесь не касаемся той проверки всяких доказательств, которые основываются на общей невозможности самого события, передаваемого свидетелями. Об этом речь будет ниже. Вопрос сводится к тому: каковы признаки свидетельства, утверждающие нас в доверии к нему? Когда мы имеем перед собою одно свидетельское показание, оно нас не убеждает вполне, если свидетель нам совсем не известен; такое единичное показание даст только весьма малую вероятность. Мы ищем еще других свидетельств. Таким образом, если мы будем иметь вместо одного свидетеля пятнадцать, наше доверие возвысится. Отсюда получается вывод: достоверность свидетельства пропорциональна числу свидетелей. Полную достоверность мы можем признать, если будем иметь идеальное число возможных свидетелей; но такое идеальное число есть абстракция; реальное же число свидетелей данного случая дает только вероятность. При неимении идеального числа свидетелей мы можем себе объяснить согласное показание имеющихся свидетелей и тем, что факт, ими утверждаемый, действительно совершался и служит причиною совпадения показаний и тем, что была другая причина такого совпадения, например, личный интерес, подкуп. Положение, что достоверность свидетельства пропорциональна числу свидетелей, есть истина абстрактная, так как она предполагает отвлеченное равенство свидетельств, их тождественность в силе, причем каждое из них принимается за единицу. Но достоинство свидетельского показания зависит от его содержания. Отсюда получается второе положение: достоверность свидетельства пропорциональна правдивости свидетеля. Чем больше мы знаем свидетеля за человека, обладающего необходимыми условиями для точного и правдивого показания, тем больше мы ему доверяем. Идеальнодостоверным свидетелем мы считаем того, кто может по своим личным условиям дать наиболее точное показание. Но идеальная величина есть абстракция. Реальный же свидетель считается правдивым, если из всех известных нам людей он обладает наивернейшими признаками достоверности, наиболее обеспечивает наше доверие. В действительной жизни мы часто основываемся на одном свидетеле, если считаем его вполне правдивым человеком. Но если взять во вниманиe всевозможные шансы заблуждения вплоть до галлюцинаций, то придется заключить, что, с точки зрения строгонаучной, достоверность будет нами добыта только тогда, когда будем иметь пред собою идеального свидетеля, который, однако, есть абстракция. Таким образом, и с точки зрения содержания свидетельского показания мы получаем от свидетеля только вероятность, а не достоверность. Указанные нами критерии оценки свидетельского показания, количественный и качественный, различны. "Они, однако, воссоединяются в одно высшее единство, замечает Навиль, потому что количество свидетелей есть только способ определения качества свидетельства. Свидетельство внушает доверие, это общее правило; даже у людей скептических недоверие составляет исключение. Свидетельству не доверяют, когда есть основания для сомнений, так точно, как не доверяют впечатлениям, когда есть основание сомневаться в нормальном состоянии органов восприятия. Причины, видоизменяющие доверие к свидетельству, суть негодность свидетеля для наблюдений, недостаток памяти, предрассудки, страсти, интересы, мешающие правдивости. Умножение числа свидетелей представляет обеспечение не потому, что число само по себе имеет значение, не потому, что оно в глазах наших освобождает свидетельство от причин, нарушающих правдивость. Мы не можем предположить, чтобы одни и те же причины могли одинаково влиять на всех, чтобы большое число свидетелей имели одни и те же пороки, одни и те же недостатки ума и наблюдательности".