Закончив объявлять мастеров, Вэй принял позу внимания.
— Время слов иной раз наступает слишком поздно, — скорбно начал глава Лозы. — Слово — вещь непростая и опасная. Не прозвучавшее в нужный час или, напротив, сказанное не вовремя оно способно привести к большой беде. Уже привело, да. И если бы мы нашли время для слов, то могли бы избежать трагедии… Но лучше поздно, чем никогда, — Тэнг Фухуа покачал головой, продолжил другим, жестким тоном: — У Пещер Эха было совершено преступление. Чудовищное преступление, и пролитая там кровь требует наказать убийц.
— Но мы, поддавшись ненависти, — заговорил глава Шаньюань, обводя площадь ясным взглядом льдисто-голубых глаз, — совершили не менее тяжкое преступление. И точно крохотный камешек приводит к сходу лавины, что погребает под собой деревню, так одна смерть стала причиной сотни смертей. Эти дни… дни потерь забрали многих, кто был нам дорог… учителей, родителей, братьев и сестер, друзей… Забрали наших драгоценных детей.
Глава Шаньюань замолчал, и никто не осмелился его поторапливать.
— Мы не должны были позволять темным чувствам захватить наш разум. Как глава Дома Шипа, я беру ответственность за всю пролитую в эти дни кровь, чьей бы рукой — лозы или шипа — не был нанесен удар. И плачу за нее своей кровью.
Вэй, достав из сундучка кинжал в простых кожаных ножнах, с глубоким поклоном подал главе Шаньюаню.
Яньлинь побледнела, зажала руками рот, словно испугавшись, что глава вскроет себе горло. Но тот просто чиркнул лезвием по ладони и вытянул руку, позволяя тяжелым красным каплям упасть, разбиться о мрамор ступеней.
— Я, последний глава Дома Шипа, Чжан Шаньюань принимаю яд вашей ненависти, дабы он не отравлял более души. Я отказываюсь от мести, отрекаюсь от войны и прошу помощи у того, кого недавно считал врагом. Не во имя слабости и страха перед смертью, но во имя жизни, дабы спасти то, что еще можно спасти, и дать мирно исчезнуть остальному.
Глава переломил кинжал и бросил под ноги.
— Я вверяю Дому Лозы наследие и надежды Дома Шипа, дабы они не сгинули безвозвратно, а стали частью нового Дома Колючей Лозы и привели его к величию.
Чжан Шаньюань снял нефритовую гемму и вручил Тэнг Фухуа. Они поклонились друг другу. Затем бывший глава Шипа в сопровождении свиты из старейшин направился ко Дворцу. Учитель и несколько мастеров, в основном из младших, остались на площади.
— Кровь искупила кровь, яд поглотил яд, — объявил Тэнг Фухуа. — Почтим молчанием мужество тех, кто добровольно взял на себя грехи и ненависть минувшей войны. Да будет благосклонен к ним Извечный Свет!
Яньлинь всхлипнула, провела ладонью по щекам, утирая слезы.
— Лицемеры! — сплюнул Хуошан.
Клинок наверняка был отравлен. А если и нет, яд ждет главу во Дворце.
Сколько пафосных слов сказали, чтобы скрыть обычную предусмотрительность! Мастера Шипа, в отличие от нас, учеников, слишком опасны. Смерть старейшинам, ссылка — для учителя и остальных.
Я не понимал! Никто из моих друзей по-прежнему не понимал! Почему глава и мастера сдались? Мы же еще могли сражаться! Да, тогда война, скорее всего, уничтожила бы Дом… или даже оба Дома, но разве жизнь, за которую заплачено такой ценой, лучше⁈
Вдох-выдох. Пятая мантра спокойствия. Шестая мантра.
Спрятать обратно когти и украдкой стереть кровь с костяшек.
У входа во Дворец Чжан Шаньюань покачнулся. Благодарно оперся о старейшину Пенгфея, подставившего ему плечо. Посмеиваясь, что-то сказал, и старейшина вежливо улыбнулся в ответ.
Ворота Дворца захлопнулись.
— Когда в реку впадают ручьи, — продолжил церемонию Тэнг Фухуа, — она становится шире. Когда в саду распускаются новые цветы, он становится краше. Дом Лозы с радостью принимает семью Шипа.
Радости не наблюдалось: ни на наших, ни на лицах победителей, которым придется делить с нами кров и пищу.
Старейшины Лозы ждали. Моя очередь сыграть роль в их спектакле?
— Саньфэн? Мы же не…
На кулаках Хуошана тоже чернела кровь. Достаточно моего знака, и ученики Шипа будут сражаться: безнадежно, без шанса не то что на победу, на спасение, предпочтя гибель позору.
Учитель Лучань не сводил с меня взгляда. Хмурился.
— Вы оглохли и не слышали, что сказал глава Шаньюань? — я нарочно произнес это громко, чтобы заглушить и чужие, и собственные сомнения. — Или вы настолько не уважаете свой Дом и учителей, что осмеливаетесь ставить под сомнение их волю?
Первый шаг дался невероятно тяжело, будто к ногам привязали неподъемные гири. Второй — уже легче.