Выбрать главу

Остановился, как и положено, у лестницы, стараясь не замечать уродливых ржавых пятен на ступенях. Лица мастеров сохраняли бесстрастность. А вот Вэй глядел с… сочувствием, будто что-то понимал.

Его фальшивая поддержка взбесила больше всего. Если бы Небеса благоволили нам, то сейчас бы он стоял на моем месте, и это Дом Лозы перестал бы существовать, а я бы смотрел на бывшего врага сверху вниз… возможно, с тем же сочувствием или, скорее, едва скрывая торжество. Признаю, мне далековато до благородства солнечного гения Лозы.

Колени не хотели сгибаться. За спиной нарастал ропот недовольства. Еще немного, и кто-то из учеников — неважно, свой ли, чужой — обязательно вспылит, и начнется бойня. Тогда жертва главы окажется напрасной. Я не могу подвести — ни его, ни учителя Лучаня. Теперь я отвечаю за Дом Шипа.

— Я…

Слова застревали в горле колючками рамбутана, и их приходилось выталкивать силой.

— Я, Чжан Саньфэн, старший ученик мертвого Дома Шипа, присягаю на верность Дому Колючей Лозы, принявшему меня, проявившему ко мне милосердие и доброту, — слова, просто слова, я не хотел думать, что они означают. Но не думать не получалось. — Клянусь, отныне и впредь всякое мое деяние и помысел будут направлены во славу, силу и благо моего нового Дома.

Я не сдержался, позволил горечи прорваться в мой голос.

— Готов ли ты подтвердить клятву?

— Залогом моих слов станет моя жизнь.

Я знал, что последует за согласием. Зеленая нить отделилась от ладони главы Лозы и, извиваясь в воздухе, поплыла ко мне. Пусть и очень хотелось, я не стал закрываться щитом или уклоняться.

Червь клятвы ввинтился в грудь, проник в сердце. От резкой боли на миг перехватило дыхание и потемнело в глазах.

— Дом Колючей Лозы принимает тебя, старший ученик Тэнг Чжан Саньфэн, и обещает относиться как к брату и сыну, защищать и поддерживать, наказывая за проступки и воздавая по заслугам.

Слова Тэнг Фухуа ученики и мастера встретили гробовой тишиной.

Новые названные братья и сестры не скрывали ненависти, скалились цепными псами, у которых из-под носа увели сладкую кость. Яньлинь кусала губы и теребила кольца на поясе. Хуошан отвел глаза, не желая становиться свидетелем моего позора. Мальчишки, стоявшие позади него, угрюмо насупились.

Тэнг Чжан Саньфэн. Надо же, дали двойное родовое имя, сохранив прежнее! Неописуемая щедрость! Тэнг — даже звучит противно.

Учитель одобрительно кивнул, улыбнулся, а когда я почти отвернулся, закрыл глаза… пряча боль. Я поступил, как он велел, подчинился решению главы и старейшин, отрекся от погибшего Дома… и от него самого, получается, тоже.

Это действительно было необходимо?

Я медленно брел к друзьям. В груди давило. Площадь качало, и дурной кошмар все не заканчивался. Хотелось завыть от бессилия, упасть и биться головой о брусчатку. Но навстречу брела, едва переставляя ноги от ужаса, Яньлинь, пришлось собрать волю в кулак и улыбнуться ей: все в порядке, ты справишься.

Пускай не сейчас, но мы с ними справимся. Однажды у нас появится шанс возродить Дом Шипа.

А пока все, что я могу, — это сцепить пальцы, пряча дрожь. Следить, чтобы никто из учеников не натворил глупостей, и ждать, когда закончится эта проклятая церемония.

Глава 4

«Я кровь от крови земли, плоть от ее плоти. Свет, заключенный во мне, явись и стань воплощением моей воли! „Спицы колеса вечности“!»

Три десятка шипов, окружив меня, повисли в воздухе на уровне груди. Они слегка подрагивали, рвясь в бой. Если смотреть сверху, фигура и впрямь напоминала колесо без обода со мной-осью в центре. Идеальное заклинание, когда вокруг одни враги.

Как мастера Лозы, например.

Сегодня старейшин было трое. Сам глава Фухуа, его вечно сонная «марионетка» Тэнг Бинь и Тэнг Диши, суетливый старичок-сморчок с реденькой, торчащей клочьями бородкой, сальным взглядом и хозяйской улыбочкой. После его взгляда хотелось опрокинуть на себя ведро воды, чтобы стереть мерзкое ощущение попользованной вещи. Рядом с ним, склонившись над свитками, за письменным столиком сидела женщина с лягушачьей физиономией. К соседке Тэнг Диши обращался исключительно «милая Ниу».

Нити заклинания натянулись до предела. Искушение было велико: всего-то и нужно, что позволить печати сформироваться до конца.

Я вообразил, как шипы разлетаются в стороны.

Рвут в клочья защитные амулеты и срезают ловцы ветра. Разбивают фарфоровые вазы в человеческий рост — те, бело-зеленые, расписанные травяными узорами, с жалобным звоном осыпаются грудой осколков.