— Михаэлис, я — шлюха! — безапелляционно простонал юноша, быстро двигая рукой по собственному члену, чтобы довести себя до экстаза.
— Еще какая, Жан! — воскликнул Михаэлис, выходя из него и наблюдая, как белая струйка семени его любовника выплескивается на живот. — Хотя господин де Мезьер уверял нас в обратном — говорил, что за два последних года ты ни в чем таком замечен не был, поэтому и обвинение в содомии ложно.
Джанно замер, сердце в его груди, отбивавшее быстрый удар за ударом, будто остановилось, а разум отказывался верить словам.
— А ты, — говорить приходилось через силу. От сладостных ощущений, в которые погрузилось тело, не осталось и следа, — когда меня… насиловал, что-нибудь заподозрил?
— Мне не до этого было, — Михаэлис задумался, сдвинул брови, вспоминая, — но ты так отбивался как будто в первый раз. Друг твой, де Совиньи, тоже говорил, что ты ни с кем… А получается, что умеешь, можешь, знаешь — как… Тогда зачем сопротивлялся? — он развел руками. — Может, ты по каким-то тайным причинам скрывал, что мужеложство тебе не ново, опять непонятно — зачем ради этого вытерпеть столько боли?
Джанно приподнялся на локтях:
— Не знаю, память возвращается, очень медленно — только смутные тени. Но помнит тело. Слышу голос внутри себя, который говорит, что именно нужно делать, будто дьявол нашептывает грешные действия. — Он присел. — Зад теперь болеть будет…
— Я мазь целебную с собой принес, — Михаэлис с нежностью погладил его по плечу. — Ты не будешь страдать, не бойся. Брат Доминик собирается уехать из Сета навсегда, теперь никто тебя не узнает. С Аларассис все в порядке, я о ней забочусь. Обертан о тебе спрашивал, сказал, что почерк у тебя хороший, сможешь ему помогать документы переписывать. У Стефануса жена опять беременная, он хороший плотник, хочет уйти от меня осенью и начать работать вместе со своим кумом. Возвращайся обратно в Агд… как обещал.
— Опять горшки таскать и блевотину от пола отмывать? Бесплатную похлебку получать один раз в день? А ты меня в любое время дня и ночи трахать будешь? — Джанно был охвачен сильными сомнениями: в Совьяне было спокойно и сытно, работы достаточно — не только в хозяйстве матери Аларассис, но и у ее соседей, на виноградниках, в садах. Он уже скопил немного денег, мог купить себе теплую одежду к зиме и городское платье, даже на кожаные башмаки бы хватило.
— Кто же тебе предлагает задаром? — не отступал Михаэлис. — Будешь получать столько же, сколько и Стефанус. Немного, но значительно больше, чем ты сможешь здесь заработать зимой. И учить тебя будем мы: Обертан своему делу, я своему — денег брать не будем, в обмен на помощь. Еда и жилье будут. Разве плохо?
— Нет, не плохо, — согласился Джанно и опустил взгляд. — Но что с другим? Ты знаешь, о чем я. Я не хочу быть твоей шлюхой. Не спорю, ты мне тоже нравишься как любовник, с тобой хорошо, но мое выживание уже не связано с твоей волей, — он поднял голову и в упор посмотрел на Михаэлиса. Голубое небо подернулось холодными тучами. — Я благодарен тебе за спасение, но у нас был уговор — пока я не встану на ноги, ты меня лечишь и используешь по своему усмотрению. Теперь я не хочу подставлять тебе свой зад каждый раз, как у тебя член встает.
Михаэлис вздохнул: этот парень знал себе цену, и уже не так будет просто уговорить его вернуться обратно. Можно ли его заинтересовать деньгами или сладкими посулами? Шлюху — да, а его — нет. И палач решился заговорить с ним напрямую, раскрыв свои тайные мысли.
— Жан, давай так, — он взял ладонь Джанно в свою и слегка сжал, — когда я вижу тебя связанным или беспомощным, у меня исчезает разум, зато наливается силой член, и я готов им в тебе дырку провертеть. При этом я получаю самые сильные ощущения, самые яркие. Тебе же нужны предварительные ласки, чувственные, до дрожи, а еще тебе нравится чувствовать боль — не бессмысленное истязание тела, а, чтобы она чередовалась с наслаждением или шла с ним единовременно. Проще говоря — если доводить тебя до экстаза усилиями рук или губ, и при этом грубо и больно брать тебя, то ты вкушаешь наивысшее наслаждение. Я прав?
Юноша кивнул и закусил губу. Да, за те умелые действия, что совершают руки Михаэлиса, путешествуя по его чувствительному телу, стерпеть можно многое. Он уже не сомневался, что в своем прошлом сам умел искусно дарить другим такие ласки, но ему сильно не хватало того, чтобы любили именно так его самого. Джанно внутренне передернуло от всплывшего в сознании слова «patron» — сколько таких в нем уже перебывало?
— Да, пожалуй. Самые сильные ощущения я получил в купальне, стоя в бочке.
— Даже потерял сознание, я помню. Отметины от твоих зубов у меня еще не сошли с плеча.
— И еще мне понравилось — с завязанными глазами… и сегодня, когда ты ртом… Но к чему ты ведешь свою речь? — он сосредоточенно сдвинул брови, нахмурившись.
— К новому договору между нами, — живо откликнулся Михаэлис, обрадовавшись, что парень, который сейчас сидел перед ним, сразу не стал отвергать его грезы, а напротив — готов продолжить с ним разговор, затрагивающий очень сокровенную часть их совместной жизни. — Ты возвращаешься. Я обещаю вести себя нежно: нигде тебя не загибать, не зажимать и не пытаться насиловать без твоего согласия. Но если ты захочешь, чтобы я обласкал тебя так, как нравится тебе, то я это сделаю, но предварительно тебя свяжу… или после свяжу и трахну так, как нравится мне. Или тебе больше по душе рукоблудствовать и чистить хлев всю зиму в Совьяне?
Джанно усмехнулся собственным тайным мыслям, но все равно оставался недовольным:
— Я рассчитывал на большее… на дружеское отношение, например. Понимаешь, тут все, в этой деревне, как одна большая семья — кто шуткой одарит, кто улыбкой, кто в гости позовет. А что меня ждет в Агде? Со всеми ты становишься другим: веселым, играешь словами… но только не со мной. Ты лишь готов с упоением говорить о том, в какой позе тебе будет удобнее меня поиметь.
Михаэлис тяжело вздохнул, собираясь с мыслями, потом пожал плечами, не зная, как, даже в силу своего возраста, выразить то, что тяготит душу. Италик очень правильно строил свои мысли: чем его жизнь в Агде будет отличаться от жизни шлюхи, которую недорого покупают, предоставляя еду и кров, и даже дают право свободно желать, в какое время раздвинуть бедра?
— Если я скажу, что люблю тебя, Жан, то солгу. Я знаю, что такое любить и страдать. Может быть, и ты тоже познал это в своей жизни, но не помнишь, — он запустил руку в свои отросшие волосы, оперев локоть на колено. Лицо исказила злая и горькая усмешка. — Я себя исчерпал, убеждая тебя. Я просто хочу, чтобы ты вернулся. Я сейчас заберу свои вещи и уйду. Да, я продолжу мечтать о тебе и днем, и ночью, представляя рядом. Делай так, как подскажет тебе сердце, разум или тело, только, прошу тебя, помни, что есть в этом грешном мире человек, которого не будет оставлять надежда, и обращаясь с молитвой к Господу, пусть и каясь в страшных грехах, он будет произносить твое имя и звать тебя.
Джанно прикрыл глаза и опять прислушался к себе:
— Жди дня святого Мартина. Если я что-то и решу, то ты в этот день и узнаешь.
========== Глава 3. Воспоминания могут нести смерть ==========
Неожиданное появление Михаэлиса и тянущая боль в заду пробудили в Джанно воспоминания в эту же ночь. И они вовсе не были приятными.
Привычно проявившись как неясные тени, едва он смежил веки, они постепенно начали наливаться красками и приобретать четкость. Название города он не помнил — только что он был у моря, имел порт, куда заходили большие лодки, но имя Фины Донатти, которой принадлежали постоялый двор, купальни и бордель, помнил очень точно. Они спали все вместе в одном длинном помещении, расположенном в подвале и разгороженном занавесками, и мужчины, и женщины вместе, всех возрастов, на жестких матрацах, постеленных на полу. Минимум личных вещей. У тех, кто зарабатывал больше и копил деньги на будущую свободную жизнь, угол был выгорожен, да и матрас лежал на деревянной основе, приподнятой над полом, у такой кровати даже имелся плотный полог, спасавший в холодные ночи. У госпожи Донатти были свои представления о грехе: она не признавала брак как священный союз, подтвержденный церковным таинством, и искренне считала, что любой мужчина, как и любая женщина, вольны свободно выбирать, с кем проводить ночь. Sacrum matrimonium meretriculum esse, [1] — любила говорить она, цитируя какого-то проповедника, утверждая, что Мария Магдалена была конкубиной [2] Христа, и сама была женщиной, обвиненной в супружеской неверности.