Гераклид с детской радостью смотрел вокруг, узнавая знакомые места, переживая вновь события, о которых они напоминали. Уходящая в долину дорога, где обычно начинались его далекие прогулки с учителем, верфь, посещением которой они открывали каждый день в течение года, пока там строился необычайный огромный корабль, позже подаренный Птолемею, домик Ксении на окраине Полихны… Помнит ли еще она его?
Но вот и берег. Римляне выискали свободный от судов участок и, направив туда корабль, убрали весла. Гераклид смотрел, как сокращается расстояние между ним и дощатым помостом пристани, и вдруг в толпе зевак увидел острую черную бородку и угольные глаза своего давнего приятеля Магона из Тунессы под Карфагеном. Магон улыбался и махал Гераклиду круглой войлочной шапкой.
Гераклид прыгнул с борта на причал через еще довольно широкую полосу воды.
Старые знакомые обнялись.
— А я гулял по стене Острова, углядел тебя на корабле и решил встретить, — тараторил Магон. — Представляешь, сколько мне пришлось пробежать, чтобы поспеть вовремя! Я получил твое письмо, но не думал, что ты объявишься так скоро. Ну выкладывай, какие у тебя новости?
— Да никаких, Магон. Вот вернулся.
— Но корабль ведь пришел из Тарента, значит, и ты оттуда?
— Конечно.
— И ничего не знаешь? Ну да, пока ты полз сюда на этой римской черепахе, весть тебя обогнала. Тогда слушай — сегодня утром стало известно, что через Альпы перешел Ганнибал.
— Ганнибал? А кто это?
— Сын Гамилькара Барки, командующий войсками в наших испанских владениях. Он с огромным войском вторгся в Италию, чтобы сокрушить Рим. Да поможет ему в этом Танит, подательница дождя! Я думал, ты знаешь подробности…
Тем временем корабль притянули к берегу, канаты привязали к вбитым в землю столбам. По переброшенному трапу на причал сошел Ксанф, перекинув через плечо узлы с нехитрым имуществом хозяина. Гераклид попрощался со стоявшими на корме римлянами и в сопровождении Магона отправился в город. Они шли по обочине пыльной дороги, по которой одна за другой катились запряженные волами повозки, шли носильщики, двигались навьюченные ослы.
Впереди выступала из городской стены Пентапила, пятивратная башня — южные ворота города. Высокая и широкая, с полосой барельефа над проемами ворот, она была украшена статуями воинов. На солнце блестели их позолоченные доспехи и наконечники копий.
Магон рассказывал о сиракузских новостях, о смерти Гелона — сына и соправителя царя, о беспокойстве по поводу престолонаследия. Ведь царю недавно исполнилось девяносто лет.
— Ну а сам ты как? — спросил Гераклид.
— По-прежнему. Служу при дворе. Сейчас приставлен опекать астролога Бел-Шарру-Уцара, который недавно прибыл к нам из Вавилона. Не далее как послезавтра ты его увидишь сам. Архимед будет показывать царю и гостям зеркала, и астролог непременно придет, потому что Гиерон все время держит его при себе.
Дорога подошла к Пентапиле и разделилась перед ней на ветки, как диковинное дерево. Гераклид поднял голову, разглядывая скульптурный фриз, изображавший битву сиракузян с афинянами, и узкие окна караульного помещения над ним. Башня была почти точной копией Гексапилы — шестивратной, служившей входом в город с севера.
Вместе с толпой попутчиков они вошли в крайний правый проход башни, глубокий, прорезанный выемками, в которые на ночь опускались мощные, окованные железом щиты из кедровых брусьев.
АРХИМЕД
ераклид с беспокойством приглядывался к учителю. Тот немного постарел, но для своих семидесяти лет выглядел хорошо. Высокий, совершенно седой, с мягкими длинными волосами, стянутыми неизменным ремешком, он смотрел на Гераклида дружелюбно, слегка насмешливо. Загорелое лицо подчеркивало белизну волнистой бороды, закрывавшей верхнюю часть шеи. Архимед встретил ученика так, словно тот вернулся не из-за моря после четырехлетнего отсутствия, а с прогулки по городу. Может быть, для тех отношений, которые установились между ними, время действительно не имело значения, но под взглядом учителя Гераклид почувствовал себя так, словно никуда не уезжал.
Они расположились в столовой — учитель в старом кресле с высокой спинкой, ученик на стуле. Архимед позвал домоправительницу, распорядился, чтобы Гераклиду приготовили ванну и принесли поесть.
— Жить будешь там же, наверху, — сказал он. — Твоя комната так и стояла все это время пустая. Рядом поселим и твоего оруженосца. А теперь давай, Гераклид, выкладывай, что новенького в Александрии.
Служанка принесла хлеб, сыр, оливки, поставила на стол чашу разбавленного вина. Гераклид макал хлеб в вино, брал с блестящей черной тарелки кусочки сыра и рассказывал:
— Там все, учитель, в точности так, как ты мне описывал. Мусейон полон жрецов науки и искусства, истинных и мнимых. Но даже у истинных столько сил уходит на интриги и хлопоты по поводу увеличения жалованья, что не знаю, много ли их остается для служения музам! Я, правда, благодаря твоей рекомендации находился под покровительством Эратосфена, и меня это не касалось.
Эратосфен передает привет. Я привез от него тебе в подарок одну математическую книгу о простых числах, другую по географии об измерении радиуса Земли. Вообще в Александрии тебя помнят. Очень все увлекались твоей книгой с расчетом числа песчинок, которыми можно было бы набить вселенную.
— Она доступна, потому и увлекались, — сказал Архимед. — Там ведь, по сути дела, одни умножения. Я написал ее, чтобы показать в действии свою новую систему записи очень больших чисел. Они-то и поражают читателей. А как восприняли «Плавающие тела»? Досифей осуждал меня в письме за отход от геометрии.
— Да, он называл твою книгу математической игрушкой. Я, признаться, и сам не совсем понял ее суть.
— Что же тебя смутило?
— Ну, во-первых, тема. Ведь такие вещи, как вес и текучесть, не относятся к математическим сущностям. И потом построение — твоя посылка произвольна, а ты обращаешься с ней как с аксиомой.
— Недалеко же ты ушел от Досифея, — усмехнулся Архимед и встал. — Устраивайся, отдохни. Не наедайся особенно, скоро ужин. Собирался прийти Зоипп, так что отметим твое возвращение маленьким пиром.
_____
Архимед, перестроивший чуть не все укрепления Сиракуз, не тронул старого дома, который перешел к нему от отца. Дом был сложен из белого камня. Его глухая наружная стена с широкой двустворчатой дверью когда-то смыкалась со стенами домов, стоявших рядом. Но Фидий купил несколько соседних участков и на месте снесенных построек разбил небольшой сад.
Дверь с улицы вела через тамбур в крошечный внутренний дворик, куда смотрели окна большинства комнат. Сейчас многие помещения дома пустовали, Архимед жил в нем один с немногочисленной прислугой. Каменная лесенка слева от входа шла на галерею второго этажа. Напротив располагалась дверь парадной комнаты для встреч с друзьями — андрона, размещавшейся в правой одноэтажной постройке. Тут же был широкий проход в сад. Пологая двускатная крыша торцевой части дома с нарядным фронтоном опиралась на пару стройных колонн и выступала вперед, образуя перед входом широкую затененную нишу — пастаду. Как в большинстве греческих домов, она была обращена на юг, позволяя низкому зимнему солнцу проникать в торцевые помещения, но защищая их летом от знойных отвесных лучей.
Гераклид разместился в угловой комнате второго этажа. Три ее небольших окна были забраны узорными решетками из обожженной глины. Дом стоял в Ахрадине, старой части города, которая была отделена от остальных районов собственной стеной, построенной больше двухсот лет назад при первом Гиероне.
Из боковых окон, выходивших к морю, Гераклид видел деревья сада, крытый черепицей забор, спускающиеся по склону дома соседей с такими же двориками и навесами, и за ними широкую мощеную площадь, примыкавшую к крепостной стене. Издали стена казалась игрушечной, но Гераклид хорошо различал два яруса ниш и ровный ряд прямоугольных зубцов, ярко белевших на темном фоне воды. Прямо напротив Гераклидовых окон из стены выступала массивная башня, которая называлась Львиной — по фигурам львов, изображенным по сторонам ее широкого входа. В башне помещался знаменитый подъемник — первая из построенных Архимедом машин.