Он выиграет. Он всегда отрицал, что так будет, а я ему не верила. Мои глаза горели от усталости, и мне на миг показалось, что я вернулась в школу. Оглядываясь на соперников, я пересекаю бассейн и рвусь первой коснуться стенки, а хлорка обжигает мне глаза. Как можно не желать победы?
Ножки стула царапнули по плиткам пола, Адам встал. Рядом с ним на подоконнике — серебряная рамка с фото моего отца, седовласого, с высокими скулами и глубоко посаженными глазами за стеклами-полумесяцами очков. В кадр не попали его ладони — шершавые и широкие, как лопаты. Теплые. Он был акушером, люди говорили, что у него руки хирурга, хорошо умеющего спасать жизни. Но там, в карьере, мне так не казалось. «Можешь либо утонуть, либо поплыть», — сказал он. Тогда мне было пять лет.
В затопленном карьере тихо. Таинственно.
Озеро — как глубокий тенисто-зеленый ковш между высоких скал. Мы вдвоем в отцовской лодке.
День жаркий, но меня знобит. На мне купальник. Не знаю, почему я не умею плавать. Обычно мы приезжаем сюда рыбачить, но сегодня удочки отец не взял.
— Можешь либо утонуть, либо поплыть.
Я не понимаю, что он имеет в виду, но мне становится страшно.
— Тебе решать, — говорит отец, наклоняется и обхватывает меня за талию. Поднимает, переносит через борт лодки, а потом очень осторожно отпускает.
Я ударяюсь ногами о камни на дне, ил на них мягкий, как плоть, как мамина могила.
Я открываю рот, чтобы закричать, и захлебываюсь водой.
Тусклый желтый свет сочится сквозь зеленую толщу надо мной. Пузырьки струйкой всплывают вверх.
Чей-то голос зовет меня по имени.
Оцарапав ноги о стебли тростника, я делаю рывок к поверхности и всплываю.
Адам, не переставая жестикулировать, принялся расхаживать взад-вперед — сделал несколько шагов, повернулся и направился обратно. Его слова звучали так гладко и складно, будто он тренировался произносить их вслух в машине по дороге домой.
— …даже к лучшему для них обеих. Неважно, если Зоуи пропустит первый школьный год. В скандинавских странах, например, пятилетние дети совсем не ходят в школу. А Элис забежала вперед так далеко, что могла бы забросить учебу на весь остаток пятого класса и даже не заметила бы этого. — Он снова сел и раскинул руки, словно преподнося мне подарок. — А ты могла бы уйти в длительный отпуск и заняться любыми исследованиями, какими захочешь.
Выходит, Адам хочет взять нас с собой в Ботсвану. Я уставилась на него поверх стола невидящим взглядом и снова перенеслась в прошлое, на этот раз на десять лет назад, в раннее утро на кухне, когда залпом допивала кофе и дописывала статьи, пока Адам и малышка Элис спали. Так же было и после рождения Зоуи. С тех пор как меня назначили консультантом, жизнь превратилась в постоянное чередование работы в клинике и научных исследований. Я даже отгулов почти не брала. Как же я могла уехать на целый год? Адам публиковался чаще меня, но я была моложе. Я бы наверстала упущенное и догнала его. Ничто не давалось мне без труда, время на науку по-прежнему приходилось выкраивать. Семейные дела просачивались в каждую щель, выталкивали меня на поверхность и вместе с тем тянули на дно.
— Ну пожалуйста, Эм?..
Сидящий напротив Адам подался вперед, ожидая, что я соглашусь. Два года назад ему загорелось обзавестись третьим ребенком. Он упрашивал меня, но я только вступила в должность и несла ответственность за свою группу. Время было неподходящее. У нас уже появились Элис и Зоуи, и все только-только наладилось. Относительно. Тогда я отказалась и сделала бы то же самое теперь. Исследования Адама в Ботсване — это дольше, чем беременность. Лучше уж родить, чем провести целый год за границей: младенца все-таки можно кое-как втиснуть в график. Теперь очередь Адама от чего-то отказаться.
— И когда все это должно произойти? — спросила я.
Надо было собраться с мыслями, но я очень хотела спать. В обычный вечер, такой же, как любой другой, на кухне было бы уже спокойно. Люстра бы не горела, и комната освещалась бы мягким светом настенных ламп. Адам читал бы газету, задрав ноги повыше и попивая чай, а я просматривала бы работы девочек. Слышались бы только тиканье часов и шелест страниц, да еще, может быть, один из любимых Адамом квартетов Моцарта приглушенно играл бы, сплетая события дня воедино.