– А я, – мгновенно ответил остроумный Олеша, – могу за одну ночь написать все, что вы написали.
Потом мы прочитаем с вами «Зависть» Олеши, «Ни дня без строчки» – все это учебная для нас с вами литература, нельзя стать полноценным пишущим человеком, не встретившись с ней в жизни, будет всегда чего-то не хватать, как иногда не хватает организму белков или витамина С.
Мы прочитаем Юрия Казакова – сначала его пронзительного «Арктура – гончего пса», дивную акварельную вещь «Голубое и зеленое», чуть позже – «Во сне ты горько плакал». Нет у этого писателя многотомного собрания сочинений. Но все, что он написал, – на вес золота.
«Волчик, волчинька» Вадима Чернышева – обязательно! «Белый Бим Черное ухо» Гавриила Троепольского – плачьте, а читайте. Единственный случай, когда Государственная премия по детской литературе была присуждена писателю, пишущему о природе, произошел давным-давно. Это был достойнейший Николай Сладков.
Я хорошо была знакома с Николаем Ивановичем Сладковым – таким великим знатоком птиц, зверей, деревьев и трав, что когда мы однажды сидели с ним в кино, шел какой-то американский детектив – погоня, убийство, расследование, еще минута, и выяснится, наконец, кто убийца, Николай Иванович вдруг наклонился ко мне и шепотом сказал:
– Слышишь? Слышишь? Во дворе у шерифа поет певчий дрозд…
Глубоким знатоком нашей планеты во всех ее подробностях и деталях был Юрий Коваль. Мы постоянно будем возвращаться к его прозе – читать и перечитывать рассказы «Алый», «Листобой», «Кепка с карасями», повести «Недопесок», «Пять похищенных монахов», «Самая легкая лодка в мире»…
Много больших и маленьких радостей на каждом шагу подстерегает нас в книжках Коваля. Они написаны по тем законам и заповедям блаженства, о которых говорил писатель Виктор Шкловский в своей «Теории прозы». (Почитайте книжку Виктора Шкловского – пригодится!)
Проза, говорил он, родилась около костров – остановок в пустыне. Разговоры на палубе, разговоры в ожидании, когда же, наконец, придет корабль, разговоры о самом замечательном и страшном в жизни человека. Прозой разговаривали усталые люди, и надо было сохранить внимание слушателя.
Мы будем вслух произносить вслед за Юрием Ковалем: «БИДОН ПАДАЛ В ПРОПАСТЬ, СЛОВНО ОГРОМНЫЙ СИЯЮЩИЙ СВИСТОК…», «Я ПЛЫЛ ПО ЯЛМЕ…», «КУМ ОКУЧИВАЛ КАРТОШКУ…», «ТОЛЬКО ОГНЕННЫЙ КАПИТАН КЛЮКВИН ВЕСЕЛИЛ ГЛАЗ»…
Вы чувствуете? Будто камешки перекатываются во рту, когда мы произносим эти фразы. Как слово «Клюквин» подлетает к нёбу, до чего оно славное на вид и заслуживающее внимания уха.
Нет, ни за что мы с вами не возьмем пример с печально известного чукчи из старого доброго анекдота. Если кто не в курсе – чукча сдает вступительный экзамен в Литературный институт. Его спрашивают: «Льва Толстого “Войну и мир” читал?» Он: «Нет». – «А “Преступление и наказание” Достоевского?» – «Нет». «А “Мертвые души” Гоголя?» Тогда он отвечает им гордо:
– Чукча не читатель, чукча – писатель!..
Мы будем с вами принципиально иными чукчами.
Глава 5
Барабаны и мандарины
В чем радость творчества? Во внутренней свободе! Поэтому когда вы решили что-то написать, садитесь и пишите без оглядки. Не останавливайтесь. Один мой приятель рассказывал, как его отец, известный таджикский писатель, сидел за столом и что-то сочинял, когда в Душанбе началось землетрясение. Все выбежали из дома – есть такое правило в районах с повышенной сейсмической опасностью. Но он не двинулся с места. Над ним раскачивалась люстра, пол, стены ходили ходуном, а он спокойно сидел за письменным столом и занимался своим делом. Когда опасность миновала, он, радостный, вышел семье навстречу и очень удивился, почему все такие встревоженные, а на полу валяются упавшие со стен картины.
Ныряйте глубже в самого себя, ищите в себе Творца и любыми возможными способами увиливайте от террора внутреннего редактора и контролера.
На первых порах внутренний редактор – это наш страх быть искренним. Что-то клокочет и хочет вырваться из самого сердца, но контролер не позволяет. «Ну и что в этом хорошего? – он спрашивает с упреком. – Зачем об этом кричать на целый мир? Что о тебе после этого подумают?»
Внутренний контролер сглаживает острые углы, полирует рельеф события и ощущения, гасит ослепительную яркость красок и всему норовит придать благопристойный вид.
Смело говорите, что вы хотите сказать. Не беспокойтесь, правильно это или нет, вежливо ли, уместно ли. Пусть это выплеснется наружу. Пишите о близком, о пережитом, о том, что накипело. Поймайте интонацию, которой вы разговариваете с самим собой, и шпарьте!
Я бы даже вот так сказала: не думайте.
У меня Артем Опарин третью работу на вольную тему пишет про «мандарину». Он так и называет почему-то этот фрукт – «мандарина». А чтобы не показаться однообразным, он эту «мандарину» разбавляет барабанами.
И вот он опять встает и торжественно читает заглавие своей новой вещи:
«Я, наверное, уже всех задолбал, – читает Артем, – но я очень люблю две вещи: Барабаны и Мандарины. И ничего тут не поделаешь. Ну что же тут можно поделать? Можно только наслаждаться этим.
И все».
Молодец, Артем! Кайф в нашем деле – главное. Как говорят мудрецы, вообще надо поближе держаться к людям, которые находятся в любовных отношениях с Жизнью.
А пишущий человек в этом смысле просто совесть должен иметь: в мире и без него так много уныния и печали. Вы оглянитесь вокруг: мало кто не погружен в тоску и меланхолию. А, между прочим, уныние – точно такой же смертный грех, как и пустословие.
Корней Чуковский говорил, что сочинял стихи только в те редкие моменты, когда бывал по-настоящему счастлив.
Сказочник Сергей Седов ему вторит: «Праздником нужно делиться!
Одним только праздником, и больше ничем».
А если ты берешь трагическую тему, она должна быть так исполнена, чтоб очищала душу, а не погружала в беспросветное уныние. Это великое искусство. Им в совершенстве владели древние греки.
Мы же с вами покуда просто попробуем расслабиться перед пугающим своей белизной листом бумаги. Мы отпускаем себя и пишем все, что нам в голову взбредет, не выбирая выражений.
Однажды летом, когда мы поехали на дачу, папа попросил своего друга дядю Пашу перевезти нас на машине. У дяди Паши на стекле машины была приклеена бумажка с надписью «В ремонт!» Никто этому не придал значения, мы загрузились и поехали.
Мы мчались по Садовому кольцу, когда нам стали все гудеть и выразительно вертеть пальцем у виска. Они нам вертят, а дядя Паша – им, пока у нас на полном ходу не отвалилось колесо. Машина резко затормозила, а мы все завопили, включая нашего кота Пусю, который до того напугался, что сделал свои дела в сумку.
Вот и вся история. Не знаю – это произведение искусства или нет.
Произведение, Ленка! Голову даю на отсечение – произведение! Все есть: интригующая завязка, леденящая кровь кульминация и запоминающийся финал. Если б ты не была такой лентяйкой, ты бы могла стать писательницей не хуже Надежды Тэффи. Борись с ленью!
Прошлой осенью мы с другом ездили в Германию по туристической путевке. Там познакомились с хорошими девушками и пригласили их в кафе. Нам принесли кофе, сахарницу, мы спрашиваем у девушек:
– Вам сколько сахара?
Они говорят:
– Найн!
Я понял: «найн» – это девять, мы в школе с другом английский учили. И я им в чашки набухал по девять кусков.
Они надулись, кофе пить не стали, вообще потеряли к нам всякий интерес.
Потом мы узнали, что «найн» по-немецки значит «нет».
Евгений, да! Я просто онемела, когда услышала этот рассказ. Надо же – с самого первого раза – выдать такой короткий и завершенный сюжет!.. Молодец.
Наша очередная охота за «натурой» началась обычно: Марина объявила, что мы идем на выставку карикатуристов. Каждому из нас предполагалось по карикатуристу. Договорились брать по одному, пока те не выпили.