Немного отлегло у меня от сердца… А ежели бы, скажем, в окоп, то наш Андрей натуральная наживка для немца. Сглотнут, как червяка… Стоим, глядим в ночь… Ждем. За каких-нибудь семьдесят сажен уполз Андрей, а что с ним — неизвестно. И не крикнешь.
Вдруг тросик подернулся.
— Возвращается, — сказал вполголоса командир. — Знак дает. Ну, теперь, ребята, доглядывай в оба, а слушай в два!..
Вот казарки прогоготнули — старым путем-дорожкой на юг летят. Под крыльями ракеты пыхнули — эх, всполошились! Пролетела казарка, немец на пулемете мотивчики завыстукивал. Минут несколько потренировался, вдруг — «сторожок» у нас…
— Тяни-и! — аж зашипел командир.
Как налегли саперы на рукоятки барабана — вот тут и началась несусветная. Немец, который в капкан попался, дурнинушкой взревел. Чисто боров недорезанный голосит. И главное, в понятье не возьмет, какая его сила к «русю» тащит. По крику ракеты пускают, стрельбы густенько поднялось, кое-где гранатки закрякали — и «языка» нашего не слышно стало.
«Уж живой ли?» — думаем.
А сами знай на барабан налегаем.
Немец, однако, такой пронзительный попался, что и сквозь всю стрельбу повизгивает. Ну, нас и бодрит: «Жив, значит!» Мертвый-то он на кой нам?.. Нам немец с разговором нужен. Доволокли все-таки… Подхватили его на руки вместе с капканом да скорей в укрытье. А туша добрая попалась. Тащим ее, берегем, псюку, собой прикрываем — «язык» ведь. А немцы — ровно повзбесились: как принялись по нам из минометов да орудий вкладывать — жарковато стало. С сердцем огонек… Часа полтора гвоздили, все досаду избывали.
А Андрея не слышно. Ребята уже поползли было разыскивать его, слышат — постанывает кто-то в воронке неподалечку.
— Ты, Андрей? — спрашивают.
— Я, — отвечает. — Помогите, братки, до траншей добраться. Раненый я в ногу… рановато герман в капкан влез.
Опускают его в траншею, а он все ворчит:
— Ишь, какая буча поднялась из-за мазурика. Где хоть он есть?
— В штаб повел его командир, — отвечаем. — А тебя, друг, в санбат придется доставлять.
— Нет, братки! С докторами погодить надо… Сорок пять волков я таким манером кончил и каждому перед смертью в глаза посмотрел! С этим не знаю, как начальство решит, но желательно мне, — говорит, — и на сорок шестого взглянуть.
Что тут делать? Положили мы его на шинелку, понесли. Докладываем часовому: главный ловец прибыл и желает лично осмотреть добычу. Тот мигом к начштабу. Через минуту сам начштаба, капитан Лихачев, распахивает землянку и кричит нам:
— А живо его сюда! А подать мне молодца!
Внесли мы Андрея, положили на топчан, а начштаба стакан водки ему…
— Погрейся-ка, — говорит, — сибирская душа!
Андрей опрокинул скляночку и спрашивает:
— Где же он — пленный, пойманный этот?
Капитан откинул плащ-палатку, и мы увидели «языка». А божинька ты мой! Ну и «язычок»… Одежда — лоскут на лоскуте, по морде ровно корчеватель прошелся: пугало нераспятое стоит.
Гмыкнул Андрей и говорит:
— Ну, с этого шкура последним сортом пойдет. Против шерсти оглажен. Спортили мех.
Капитан заспорил.
— Зря вы его, сержант Куроптев, задешево отдаете… Зверь что надо: обер-лейтенант, фашист с билетом — волк, словом, форменный.
Андрей привстал чуток и так говорит капитану:
— Так бы оно так… да жила в нем, товарищ капитан, не волчья. Тот лапы своей не щадит, отгрызет напрочь. Волк — он, можно сказать, гордый зверь. Молчком умирает. А этот на расплату — подсвинок визгучий.
И рукой махнул.
А немец ровно подтвердить Андреевы слова захотел. Как подхватило его, как залопотал он что-то переводчику, забил себя в грудь, завсхлипывал — вот-вот на него родимчик накатит.
— Чего это с ним? — спрашиваем.
Переводчик смеется.
— Обижается, что неправильно воюем мы. За все века, во всех державах не было, говорит, случая, чтобы офицерьев волчьими капканами ловили.
— Ну, это ты врешь, карась чешуйчатый! — осердился на обер-фашиста Андрей. — Всяко мы вашего брата ловили. Попытай кого постарше. Те тебе и про капкан, и про аркан, и про бороны вверх зубьями и даже про медвежью рогатину расскажут. Русской смекалке, карась, предела нет! А что она неправильная, говоришь, то тут уж даже пардону не просим… Мозги у нас так устроены, чтобы врага-захватчика любым средством в царствие небесное представить.
Капитан Лихачев аж засиял:
— Верно говоришь, сержант Куроптев! Благодарю за службу, сержант, жди награды. А пока выздоравливай, друг. Доставьте его в санитарную часть.