Штабы приграничных военных округов, их частей и соединений старались приглядывать за своими непосредственными соседями, обычно используя мелких агентов из местного населения. Иногда, впрочем, какой-нибудь штабной писарь или даже швейцар или уборщица поставляли за границу очень важную информацию, доступную далеко не каждому штабному офицеру.
Эпизодически возникали отдельные особо ценные агенты, успешно действовавшие годами — типа того же Гримма, а ниже мы приведем красочные истории разоблачений еще нескольких. Сохранялись в целости, разумеется, и другие, так никогда и не разоблаченные, но про таких счастливчиков почти ничего не известно — в знаменитости они не выходят. Спецслужбы обычно не считают нужным делиться секретами прежних сотрудников, надежно служивших и благополучно отошедших от дел; пример генерала Батюшина характерен в этом отношении. Самих же подобных ветеранов, в свою очередь, редко тянет на откровенные признания.
К 1914 году у России числился единственный постоянный агент, годами действовавший на австро-венгерской территории — знаменитый «Агент № 25».[404] Вот он-таки так и остался неразоблаченным, прекратив сотрудничество с русскими прямо накануне войны, и даже истинное имя его по-прежнему никому не известно. К различным аспектам его деятельности мы будем неоднократно обращаться.
Серьезных разведывательных сетей в противоположном стане, грамотно руководимых легальными или нелегальными резидентами, тем более не существовало: их либо так и не успели развернуть к началу Первой Мировой войны, либо они быстро разваливались в результате провалов.
Примерно так же обстояли дела и у австрийцев.
В Европе тогда еще стоял, как однажды выразился Илья Эренбург, девятнадцатый век, хотя в календарях уже давно числился век двадцатый.[405]
В головах же немолодых генералов нередко правили реалии еще более ранних времен, когда, например, шпионское похищение плана крепости могло иметь важный практический смысл!
Идеологические разногласия в тогдашней Европе сильно преувеличены позднейшей пропагандой. Европейский мир по-прежнему дышал спокойствием и становился, казалось бы, все более доброжелательным и цивилизованным…
Ни ужасы многолетней Первой Мировой войны, ни социальные потрясения, разразившиеся к ее концу, не могли тогда пригрезиться и в кошмарном сне!..
В подобной обстановке текущая разведывательная работа тем более оставалась уделом неуемных авантюристов, а руководящие ею офицеры-профессионалы (в армии и в полиции) лишь пытались более или менее стойко соблюдать хоть какие-то нормы приличий в атмосфере всеобщей продажности.
«Поэтому неудивительно, что число негласных агентов ГУГШ[406] к 1914 г. на Западе исчислялось единицами».[407]
Особое значение, ввиду слабости разведывательных сетей, приобретала деятельность военных атташе.[408]
Российскими военными атташе в Вене состояли: с мая 1900 по май 1905 полковник Владимир Христианович Рооп (1865–1929), с июня 1905 по сентябрь 1910 года полковник Митрофан Константинович Марченко (1866–1932).
В октябре 1910 на смену последнему прибыл полковник Михаил Ипполитович Занкевич (1872–1945), который еще раньше, с ноября 1903 по январь 1905 уже служил в Вене — помощником Роопа; в промежутке, в 1905–1910 годах, Занкевич был военным атташе в Румынии.[409]
Все трое делали успешные карьеры и вышли позднее в генералы. Все трое после Гражданской войны эмигрировали и умерли в Париже.
Но деятельность военных атташе всегда оказывалась в особенно нелегком положении: они находились под неусыпным присмотром контрразведки страны пребывания.
Мы уверены, что многим читателям (не профессиональным разведчикам, разумеется, сытым всем этим по горло) приходилось воображать себя в роли секретных агентов. А теперь попробуйте-ка вообразить себя в роли секретного агента, о котором все окружающие знают, что он (или она) — секретный агент! Вот в такой-то ситуации и пребывают постоянно военные атташе!
Можно ли, например, кого-нибудь успешно завербовать, находясь в таком положении?
Конечно можно, но только если этот кто-нибудь очень жаждет, чтобы его (или ее) завербовали!
А много ли может быть толку от подобных желающих?
В этом нужно очень сомневаться: предлагающий свои услуги, обычнее всего, просто хочет подзаработать, не имея ничего ценного на продажу. Хуже того, он может оказаться провокатором, ведущим дело к скандальному разоблачению шпионской деятельности атташе. Еще хуже: его информация может выглядеть ценной, но оказаться ложной — специально поставленной потенциальным военным противником для обмана противоположной стороны.
Не случайно поэтому, что когда в 1909 году ГУГШ России, ведавшее с тех пор руководством разведки, опрашивало военных атташе, считают ли они полезным сотрудничество с нелегальными агентами в стране пребывания, то многие — в их числе и Марченко! — ответили сугубо отрицательно![410]
Марченко писал: «негласной разведкой должны заниматься специально подготовленные офицеры Генерального штаба, которые /…/ проживали бы за границей под видом совершенно частных лиц для организации и руководства негласной разведкой», но тут же признавал: «кадровых офицеров, пригодных для этой деятельности, пока не существует».[411]
Вот Марченко и приходилось вертеться среди массы желающих сделаться русскими шпионами!
В результате же в 1912 году ГУГШ выработал инструкцию к военным атташе, уже не предписывающую им работу с секретными агентами, но и не запрещающую ее.[412]
На самом финише своей венской деятельности Рооп провернул мощную разведывательную операцию, механизм которой конкретно не разъяснялся. Рооп добыл и представил в июне 1905 года в Российский Главный штаб «копии с журнала секретного совещания австро-венгерской комиссии под председательством начальника Генерального штаба по выработке проекта укрепления страны на предстоящее десятилетие (1905–1914 гг.) и с секретной резолюцией австро-венгерского военного министерства по этому вопросу, имеющихся в моем распоряжении непродолжительное время».[413]
При этом Рооп, что очень существенно, заклинал начальство «не отказать в распоряжении в сохранении представляемых сведений в глубокой тайне, так как таковые, будучи крайне секретными, известны в Австро-Венгрии только ограниченному числу лиц и огласка их могла бы повести за собой крайне нежелательные последствия».[414]
Если судить по датам, то данные материалы Рооп самолично привез в Петербург, окончательно покидая Вену.
Запомним этот многозначительный эпизод!
«Марченко была передана негласная агентура его предшественника В.Х. Роопа, которая освещала ход оснащения австро-венгерских войск современной полевой артиллерией» — и в результате до ноября 1906 года Марченко передал в Петербург копии «20 тетрадей с соответствующими чертежами /…/, которыми исчерпывается перевооружение австро-венгерской полевой артиллерии».[415]
Ниже мы узнаем о том, как тот самый ценнейший источник, сведения от которого Рооп привез с собой в Петербург, был передан им не полковнику Марченко и даже не непосредственному начальству в Главном Штабе, а хорошо знакомому ему коллеге, которому Рооп имел основания больше доверять, нежели всем прочим сослуживцам.
Вот как о начале деятельности Марченко рассказывает уже цитировавшийся Мильштейн:
«Летом 1905 года в столицу Австрии Вену прибыл новый русский военный атташе или, как тогда он назывался, военный агент полковник Марченко. Это был деятельный, отлично подготовленный офицер. С первых же дней своего пребывания в Австрии Марченко стал много путешествовать, при этом устанавливал выгодные знакомства, изучал литературу.
Однако необычная его активность не встречала поддержки со стороны тех кругов, которые его послали. В сентябре 1906 года Марченко пишет генерал-квартирмейстеру генерального штаба: «Считаю, однако, нравственным долгом доложить, что я лишен почти совершенно орудий действий». В этом же письме он жалуется: «Я осенью прошлого года докладывал о желании одного, крайне ценного лица, у источника дел стоящего, за определенную месячную сумму открыть тайны оперативных секретов Австро-Венгрии. Это предложение было отклонено. Лицо это, по моим сведениям, теперь работает за счет Италии».