А ведь многие нам завидовали. Еще бы! Жить рядом с таким интересным человеком! Однако то, что для других было свободным выбором, нам вменялось в обязанность.
… У меня на ногах сандалии, ситцевое платье, в руках трехлитровый бидон с подсоленной водой, в котором плавал шар из сливочного масла, за спиной рюкзак. Я ненавидела этот бидон. Носить его поручали только мне – масло в походах на завтрак.
И чего мы сюда притащились?
Вот папа, сколько можно лазить по горам? Прямо как бараны с козами!
– Одно дело – в поход с краеведами, и совсем другое, когда папа едет в Юждаг разыскивать родственников каких-то русских женщин, чей отец еще при царе был сослан в Сибирь и все, что они о нем не знали, – так то, что он из Дагестана. Ехать нам с ним или нет – такой вопрос не стоял никогда. А кто будет бидон с маслом нести? И вот мы тем, что в Европе называется автостопом, добираемся до самой дальней точки в республике.
Вы только не подумайте, что дагестанский автостоп – такой же, как европейский. Ой, нет! В те времена машина на дороге – мечта, в реальности километры и километры пешим ходом в гору – с горы, по жаре, среди долин с пасущимися овцами и непременной сворой злых чабанских собак…
Папа с обязательным портфелем, блокнотом и ручкой, встречался с разными людьми. Расспросы, разговоры… Все селение в поиске… Мы всюду с ним. Хорошо себя ведем, не болтаем, папе не мешаем. Час… другой… третий… Дождаться не можем, когда все закончится…
А то задумал пойти вместе с нами пешком через Вантлишетский перевал в Грузию, повторив свой давний поход.
Тропа то возникает, то исчезает… Ледники… ночевка в палатке… Прислушиваемся к шорохам, не звери ли дикие спускаются на водопад.
В первой половине третьего дня мы на вершине. Свежий ветер задул так приятно… Грузия лежала у наших ног.
Начался спуск. Папа – как Паганель – знает эти места, как свои пять пальцев!
Это был год, когда мы, дети, впервые поехали в Москву. Тогда Шуанет было всего семь лет, а мне 12.
Вот с 12 лет я знаю: самое тяжелое – это спуск.
Так же как растяпа Паганель заблудился в Андах, так и папа повел нас не по той тропинке…
40 километров крутого спуска сквозь реликтовый лес, в 9 утра начали и лишь в 6 часов вечера вышли на небольшую полянку на берегу речки…
Несколько палаток, девушка сидит на деревянной скамейке перед сколоченным столом и читает книгу на грузинском языке. Это был лагерь геологоразведочной экспедиции. Мы переночевали в этом лагере.
Утром мы покинули лагерь. Была очень теплая погода. Я помню только некоторые моменты того дня. Помню, как папа и Шуанет провалились куда-то под бурелом. Помню грузинского крестьянина по имени Вано, который все время улыбался нам, он совсем не говорил по-русски.
Наконец, мы в Телави. Наш вопрос: где можно купить хлеб? – все игнорируют.
Уже вечер, мы, наконец, устроились в гостинице. Скромная комната, пять кроватей, у каждого своя!
Я оглядываюсь назад… Я многое оцениваю по-другому. Но я не жалуюсь, я горжусь тем временем!
Он посвятил себя Дагестану
Воспоминания об отце младшей дочери Булача Имадутдиновича Шуанет из Канады
Жизнь и деятельность великого имама Шамиля занимала Булача Имадутдиновича всю его сознательную жизнь. Вряд ли кто из современных историков и писателей знал больше Булача об имаме Шамиле. И, видимо, не случайно вторую свою дочь он назвал Шуанет, дав ей имя четвертой жены имама Шамиля.
Булач и Шуанет Гаджиевы с правнуком А. А. Бестужева-Марлинского
Урожденная Анна Улуханова, дочь армянского купца из Моздока, Шуанет была любимой женой имама. Шамиль называл ее жемчужиной.
Вот что передала по Интернету из Канады Шуанет о своем любимом отце:
– Я долго думала, прежде чем написать о моем отце. Мне не хватит слов, не хватит предложений, знаков восклицания, чтобы передать, какой был у меня Папа! Его светлость, Его мудрость, любовь и уважение к людям были безграничны. Его любовь к Дагестану, о котором он писал во всех своих книгах, которым он увлекал всех, кто встречался на его пути, о котором рассказывал своим ученикам, он пронес через всю свою жизнь.
Наш дом всегда был наполнен Любовью, Добром и светом счастья. Так было для нас, для наших детей, для всех тех, кто когда-нибудь переступал порог нашего дома. В нашем доме всегда присутствовали откровения, открытость и здоровая критика. Самой критикуемой персоной был папа. Он требовал от нас говорить правду и не стесняться сказать ему, если есть ему что исправить в себе, в своей работе, в своих трудах.