К началу семестра класс заполнился только наполовину, многие мои подопечные вместе с семьями работали в графстве Кент на уборке хмеля. Эти осенние работы в сельской местности были обычным явлением — люди совмещали приятное с полезным. Из лидеров и заводил класса вовремя не вернулся почти никто, и остальные ходили какие-то потерянные — скучали без друзей и подруг и с нетерпением, как и я сам, ждали их приезда.
Памела была на месте, но за лето она заметно изменилась. Стала какой-то тихой, угрюмой, замкнутой, в танцевальных переменах, которые раньше так любила, не участвовала. Я решил, что ей просто не хватает Барбары Пегг — та с матерью убирала хмель — и скоро все придет в норму.
К концу сентября класс был снова полон, и вскоре, как я и надеялся, на уроках установилась прежняя атмосфера. Ребята рассказывали мне, как весело им работалось, сколько заплатили и что они купят на заработанные деньги. Я ожидал, что с возвращением Барбары Пегг гнетущую меланхолию Памелы как рукой снимет, но, хотя на ее лице изредка появлялась улыбка, Памела все еще пребывала в заторможенном состоянии, словно ее что-то необъяснимо тяготило. От живительной бодрости, которая всегда била из нее ключом и так меня восхищала, не осталось и следа.
Она теперь не выходила из класса после звонка, и я заметил: безо всяких просьб с моей стороны она делает для меня уйму всяких мелочей, словно стараясь предвосхитить мои желания. Например, она стала следить за порядком на моем столе и приносить мне из учительской чай. Клинта со смехом пожаловалась, что мои девочки отбивают меня у учительниц. Я пытался возражать, но действительно, как только раздавался звонок на перемену, я вдруг оказывался в окружении своих мальчишек и девчонок, они забрасывали меня вопросами, просили рассказать о себе, делились домашними новостями, своими интересами, планами на будущее. Мысль о том, что школьная жизнь через три месяца закончится, как бы подгоняла их, за оставшееся время они стремились узнать как можно больше.
Я был заочно представлен всем членам их семей и знал о том, что «наша Джоанни» перешла на новую работу: что у «нашего Альфа» появилась новая девушка; что «дома сейчас трудно», потому что отец бастует в порту; что «у мамули скоро появится маленький». Я стал своим, и это приносило мне огромную радость.
Иногда утром я находил у себя на столе сверток с куском свадебного или именинного пирога, сверху было просто написано: «Учителю». А в перемену кто-то из них подходил и объяснял, что это от него, от нее или от кого-то из членов их семей. Меня угощали, и я не отказывался, съедал такой кусок пирога за чашкой чая.
Памела всегда была где-то рядом, молча, с какой-то настороженностью она следила за всем, что происходило в классе. Словно по волшебству она вдруг превратилась из девочки в девушку. Волосы ее теперь не болтались конским хвостом, его сменили две аккуратно заплетенные большие косы, которые в свою очередь были уложены на затылке аккуратным, изящным венчиком. Движения ее были полны достоинства — постоянная серьезность на лице подкрепляла это впечатление. С ней что-то происходило, но вмешиваться в ее личную жизнь я не собирался и решил просто подождать — вдруг у нее все пройдет само или представится удобный случай для разговора. Они стали мне далеко не безразличны, эти мои ученики, и заботы любого из них были моими заботами.
Как-то утром на перемене ко мне с новым футбольным мячом подошел Денэм, а вместе с ним — Поттер, Фернман, Джексон и Силс.
— Учитель, помогите, пожалуйста, зашнуровать мяч. Нам обещал помочь мистер Уэстон, но сейчас он говорит, что очень занят.
Меня всегда забавляло, как они обращались ко мне с просьбой. Будто об отказе не могло быть и речи. Они приходили ко мне с полной уверенностью, что любую их проблему я решу с большим желанием и охотой. И действительно, отказать им было невозможно.
— Хорошо, Денэм, давайте.
Девочки разошлись, позволив мужчинам заняться мужской работой. Осталась лишь Памела, она наблюдала за нами со своего места. Мы как следует накачали мяч, потом двое ребят крепко прижали его к столу, и я взял шнур. Продевая его в последнее отверстие, я зацепил стальной шнурователь и немножко поранил палец, из него засочилась кровь.
— Вот это номер! Кровь-то красная!
Поттер изобразил на своем широком добродушном лице удивление, изумленно выкатил глаза, и остальные, глядя на него, залились громким смехом. Но тут рядом с Поттером возникла Памела.
— А ты что думал, жирный боров? Что там чернила? — зашипела она на него. Потом, полная спокойного презрения, отошла к своему столу и села, надменная и недоступная.