Я с помощью бортовых контрольных систем проверила его физическое состояние, но биосканер дает лишь цифры. Интерпретировать он не умеет, так же как и я. А норма – понятие растяжимое. Что одному норма, то другому смерть.
Ну – жив, и то хорошо.
Освальдес, который при первом знакомстве еще пробовал подбивать ко мне клинья, проникся к Нордвеллу понятным уважением и теперь держал дистанцию. Но он любил поговорить, а других собеседников не было.
Я одним ухом слушала эфир, другим – размеренную речь старого контрабандиста и все меньше понимала, что я забыла на борту этого судна в компании этих людей?
Однажды мы столкнулись с Нордвеллом в одном из узких коридоров. От него резко пахнуло алкоголем и какой-то травяной смесью, которой среди нашего с ним багажа не было совершенно точно. Нордвелл посмотрел сквозь меня мутным взором, а потом просто обошел и заперся в каюте.
Без помощи Освальдеса он бы дурь не добыл. Но тот посмотрел на меня тоскливым взором и сообщил:
– Когда такой человек просит, отказать ему совершенно невозможно. Вы-то, госпожа Беккер, должны же это понимать?!
Я не стала уточнять, на что он намекает.
– Сеньор Освальдес… – осторожно спросила я, – а что именно он у вас попросил?
Список навел меня на мысль, что Нордвелл и правда затеял совершить самоубийство.
Но компьютер продолжал считать, что он в относительном порядке и я, в конце концов, выбросила из головы. Он мне не муж, не брат и не другой родственник.
Да и уже в том возрасте, когда люди сами могут себя контролировать.
Наверное.
Но посматривать на биосканер продолжила. Вдруг что-то пойдет не так…
Разговоры Освальдеса все сводились к его прошлым успешным сделкам и путешествиям в дальние колонии, те самые, которые видят торговые суда, может быть, один раз за целое поколение. Судя по рассказам, жизнь контрабандиста никогда не была спокойной…
Я слушала, кивала, но в ответ помалкивала. Недавние наши с Нордвеллом приключения, может, и достойны были устного изложения, да только история-то еще не закончена, и пока не известно, какая ее часть должна оставаться секретной.
А об остальной моей жизни, пожалуй, и сказать-то нечего. Гранит науки на Фелице, каникулы на Эсмеральде, плаванье с маской.
Можно было бы пересказать парочку из тех историй, что когда-то поведал Джо Мартинес. Но тогда мы оба были пьяны, а на трезвую голову эти байки уже не казались такими забавными…
К концу недели в зале полетного контроля, в каютах, в отсеках, везде на борту правила тишина.
Тишина натягивалась, гудела, готовая не то лопнуть атомным взрывом, не то задушить нас, всех кто был на корабле. И первым не выдержал Освальдес. Однажды утром он постучал ко мне в каюту и потребовал, чтобы я поговорила с мужем. Скоро нужно будет готовить борт к переходу, понадобится помощь Нордвелла, а он не откликается на сетевые вызовы, стук в дверь и сигналы громкой связи.
Я представила, чем это может кончиться, но собрала волю в кулак и все-таки пошла к нордвелловской каюте. Хотя и была уверена в провале.
Дверь приоткрылась, в щель стало видно угрюмую небритую физиономию обитателя каюты. Он несколько секунд щурился, разглядывая меня, потом все-таки узнал:
– А, офицер Родригес… входи. Давай, входи…
Я вошла, осторожно высматривая признаки почти двухнедельного запоя. Но в каюте было прибрано, койка убрана в технологическую нишу. На столике, на полу, у душевой капсулы – везде было чисто. Как будто здесь и вовсе никто не жил.
Нордвелл отстегнул от стены и катнул мне кресло-поплавок. Тоже приглашение. Сам присел у переборки прямо на пол. Несколько секунд так и просидел, зажмурившись. Потом спросил:
– Что?
Я пожала плечами:
– Освальдес беспокоится. Мы выходим к Гелиосу, ему нужна помощь.
– Освальдес, значит… – кривая ухмылка. – Ну что ж. Надо ему помочь, раз ему нужна помощь. И раз он беспокоится.
Прозвучало это с легкой иронией, но какая разница. Уже хорошо, что хоть дверь открыл.
– Я если честно, тоже немного… – призналась я. – Ты плохо выглядишь.
Похмелье людей не красит обычно, но у моего пирата, не как у других людей. У него – аристократическая бледность сквозь щетину, темные круги под глазами и странное, не то дурашливое, не то злое настроение.
– Я пил. Алкоголь. Ты когда-нибудь пила алкоголь?
Вспомнились не к месту обнимашки с Мартинесом.
– Ну, я же все-таки студент… – прозвучало, как будто извиняюсь. Да и наплевать.
– Студент… ты училась в школе? Или это были сетевые курсы?
– Школа была на соседнем острове, – обрадовалась я возможности сменить тему – мы ездили туда на лодке. Три дня в неделю жили там, в специальном детском корпусе, три дня – уроки по сетке. Но тебя же не это интересует?