Ки осторожно поднялась и обнаружила, что твердо стоит на ногах. По внутренней стороне щеки все еще текла кровь, но это казалось пустяковой раной в свете того, что сказал ей Деллин. Она подошла и встала над Козлом. На лице мальчика не было морщин, глаза закрыты. Она наклонилась ближе, чтобы увидеть, как поднимается и опускается его грудь. Он казался таким безжизненным, что она протянула руку, чтобы прикоснуться к нему.
— Не надо! — предупредил Деллин. — Я подавил твои эмоции ради тебя и загнал его обратно в себя. Но вы слишком долго были вместе, а прикосновение укрепляет любую связь. Ты убьешь его.
Ки отстранилась. Мгновение она сидела неподвижно, удивляясь, почему ее собственные мысли кажутся ей такими медленными.
— Подавил мои эмоции? — спросила она вслух. Она шарила внутри себя, ища хоть какую-то разницу. Вандиен был мертв. Это было печально, ужасно печально. Она знала, что это трагично, но не могла этого почувствовать. Сейчас она испытывала интеллектуальную скорбь, острое описание своей боли, которая почему-то не ранила ее. Она была очень спокойна, обдумывая это.
— Возможно, лучше сказать “приглушил”. Это то, что мы, джоре, можем сделать для людей. Своего рода исцеление для тех, чьи эмоции угрожают захлестнуть их. Иногда чувства человека настолько сильны, что он слишком далеко уходит от самого себя и не может снова найти выход. Тогда мы, джоре, можем войти в него, можем заглушить его боль и вывести его наружу или стереть воспоминания, с которыми слишком больно жить. Это исцеление джоре. Наверняка ты слышала об этом?
Ки покачала головой. Она подняла глаза на Деллина.
— Что ты теперь будешь делать?
— Отвезу мальчика со мной в Виллену. Начну обучение, которое должно было начаться, когда он был младенцем. Сначала мне придется изолировать его от других, пока он не научится защищаться, но после этого с ним все будет в порядке. Я надеюсь, — его странный взгляд, казалось, пригвоздил ее к месту, как будто она была извивающимся насекомым. — Что ты собираешься делать?
— Я не знаю, — Ки прочистила горло, приняв твердое решение не казаться такой слабой. — Найти мой фургон и упряжку и вернуть их. Я не смогу зарабатывать на жизнь без этого. Полагаю, вернуться на север, где я понимаю людей и знаю дороги. Начать сначала.
— Ты лжешь самой себе. У тебя нет желания это делать.
Она почувствовала, как ее глаза потускнели, поняла, что их зелень стала серой.
— Тем не менее, — тихо сказала она.
— А что насчет мужчины? Этот Вандиен? — Она уставилась на него, чувствуя себя ограбленной. Он снова прочитал ее мысли. — То, что я знаю, исходит от Готериса; яды, которые мне пришлось выпустить из него, прежде чем я смог заставить его уснуть. Он был полон твоих образов этого человека, твоих отношений. У тебя есть связь с Вандиеном, которую нелегко разорвать. Если он истекает кровью, ты чувствуешь боль, а он радуется твоим победам. Ты бросишь его?
Она прикоснулась языком к рваной ране на щеке. Боль. Когда она заговорила, то тщательно выговаривала слова.
— Он бросил меня. Он мертв.
Деллин долго смотрел на нее. Она чувствовала, что он исследует ее чувства. Я должна чувствовать вторжение, подумала она про себя. Я, вероятно, должна чувствовать себя оскорбленной и злой. Но она не могла собрать силы, чтобы что-то почувствовать. Поэтому она спокойно стояла перед его проницательным взглядом, который был устремлен не на нее, а куда-то бесконечно дальше. Его прикосновение к ее разуму было легким и странно успокаивающим, напоминая ей о Вандиене, гладившем ее по волосам. Вандиен. На секунду она почувствовала свое горе, вибрирующее, как натянутая струна арфы. Вандиен. Эхо, разносящееся вдалеке.
— Нет, — Деллин говорил непринужденно. — Он не умер.
Ки не стала терпеть его попытку фальшиво утешить ее.
— Я видела тело, — сказала она холодным голосом. — Смотри. Это принадлежало ему. — и она вытащила из кармана опаленный манжет со знакомой пуговицей.
Шагнув к ней, он легко взял его у нее из рук. Она почувствовала, как часть ее самой ушла вместе с ним.
— Да. Да, это было его, на нем его отпечаток. Но почему ты говоришь, что он мертв? — Деллин устремил на нее один из своих странных взглядов. Внезапно его глаза сузились. — Я полагаю, что это может быть так. — он говорил тихо сам с собой, почти задумчиво. — Раньше я никогда не верил в нее до конца, но теперь должен поверить. Как бы сильно ни чувствовали люди, как бы крепко ни были связаны, вне поля зрения все равно ничего не осознаешь. Значит, именно этого и боялась его мать. Этого… разрыва со своим ребенком. Этого пробела.