— Я мог бы свернуть ему шею прежде, чем ты убьешь меня, — заметил он.
— Тогда двое из вас были бы мертвы, и это ничего бы не дало. Почему бы тебе не бросить это и не выслушать, что я хочу сказать, прежде чем ты кого-нибудь убьешь?
Вандиен уставился в лицо мальчика. В ответ на него смотрел ужас. Рассеянный гнев, который он чувствовал, окутывал его, как туман, подталкивая к насилию. Он хотел причинить кому-то боль, заставить кого-то заплатить за боль и замешательство, которые он испытывал.
— Ну же, — теплота голоса мужчины была подобна дружескому прикосновению руки к его плечу. — Ты переутомлен, парень. Не делай глупостей импульсивно. В последнее время ты наделал слишком много глупостей. — Он почувствовал, что давление ножа ослабло.
— Я хочу знать, что происходит, — резко сказал Вандиен. — Я хочу знать, как я сюда попал. Я хочу знать… — Он остановил себя, прежде чем упомянуть Ки и свою потребность знать, где и как она. Если они не знали о ней, он не станет втягивать ее в свои неприятности.
— И ты это узнаешь. Если позволишь нам рассказать тебе. Пойдем. Отпусти мальчика, сядь, поешь. Мы готовы ответить на все твои вопросы. Только дай нам шанс.
Еще мгновение он держал мальчика; затем медленно убрал руки, позволив ему, задыхающемуся, соскользнуть на пол. Он медленно повернулся, стараясь не трястись. Боль в его черепе не утихала, и малейшее движение посылало волны агонии. Но он скрыл это, когда повернулся лицом к своим похитителям и оценил свою тюрьму.
Это было довольно большое помещение со стенами из сырцового кирпича и земляными полами. Окон не было, и только одна дверь. Помещение было плохо освещено, и по нему бродили тени. В углу были свалены какие-то мешки. Помимо койки, на которой он отдыхал, там были потертый стул, дощатый стол, старая рама седла и путаница кожаных ремней сбруи, свисающих с колышков. Что-то вроде склада? Его внимание быстро переключилось на людей, которые заполняли это место. Их было около дюжины, как он предположил, и все они были одеты в коричневые балахоны. У некоторых были откинуты капюшоны, но большинство смотрело на него из-под темных капюшонов. Уиллоу так и сделала, но он все равно заметил ее почти мгновенно. Она ответила ему взглядом, полным неприязни, тревожащим своей интенсивностью. Он отвел глаза, оценивая остальных. Фермеры и торговцы, подумал он про себя, разглядывая крепкие заляпанные грязью сапоги, выглядывающие из-под мантий, мускулистые руки, вцепившиеся в полы одежды. Ни у кого из них не было солдатской выправки. Как и дисциплины, заметил он, когда один человек спросил:
— Кто поставил тебя главным, Лейси?
— Кто сказал, что это не так? Это мое место, и я единственный рискую всем. Поэтому мы поступим по-моему, — Лейси медленно обвел взглядом собравшихся. Немногие встречались с ним взглядом, но Уиллоу встретила его взгляд с холодным вызовом. Вандиен заметил, что Лейси отвел глаза в сторону, освобождаясь от этого вызова. Больше никто не оспаривал его полномочий, поэтому Лейси откашлялся и сказал: — Кто-нибудь из вас принесет ему поесть. Остальные… если вы должны остаться, сядьте, а не слоняйтесь вокруг, как овцы.
Пока остальные медленно подчинялись его предложению, Лейси повернулся к Вандиену.
— Иди сюда, парень, присаживайся. Сюда, — он указал на шаткий стол и старый стул. Вандиен медленно последовал за ним, внимательно следя за тем, как люди расступались, пропуская его. Лейси указал ему сесть, а сам прислонился к стене. Вандиен сел, и в этот момент он осознал, каких усилий стоило ему стоять. Он уперся ступнями в пол, чтобы унять дрожь в ногах. Чертовски неудачное время для такой слабости.
Лейси, казалось, изучал его. Вандиен уставился на него в ответ. Темные глаза, вздернутый нос… Лейси внезапно превратился в мужчину из его сна, а сон внезапно превратился в более раннее пробуждение. Осознание этого еще больше дезориентировало его. Он сидел, молча уставившись на мужчину. Кто-то со стуком поставил перед ним супницу с супом; сероватая подливка перелилась через край и растеклась лужицей по столу. Рядом с ним были брошены ломоть хлеба и деревянная ложка. Вандиен не подал виду, что заметил это или подавальщика.
— Давай, ешь, — мягко сказал Лейси. — Прошло полтора дня. Ты, должно быть, проголодался.
Смещение во времени заставило его внезапно почувствовать дрожь, или, возможно, это был жирный аромат супа. Внезапно чувство голода пересилило все остальное, и он оторвал кусочек от ломтя хлеба, макнул его в суп и набил рот. Его чувства затопил не вкус супа, который был жирным и сильно приправленным специями, а скорее физический акт приема пищи. Резкая головная боль, которая стала частью его жизни, ослабла, и он внезапно почувствовал себя более склонным к рациональному мышлению. Он взглянул на Лейси и обнаружил, что тот внимательно наблюдает за ним. Если уж на то пошло, все глаза в заведении, казалось, были прикованы к нему, пока он ел. Он проглотил.