Следователь прокуратуры Двулиев много лет и самыми порочными методами подгонял задачку под ответ, то есть под заметку в газете. Когда же уголовное дело не состоялось, начались уже известные нам вариации на тему. Уголовное дело превратили в гражданское, приговорив Исаева к возмещению колхозу тридцати тысяч рублей. Но лопнуло и гражданское дело. Тогда новые вариации на тему пошли в ход: привлечь Исаева к уголовной ответственности уже не как бывшего председателя и не за пасту, а как бывшего заместителя директора комбината за неправильное оформление проводников, сопровождающих грузы.
А тем временем ваш корреспондент, не криминалист, сказал на правах четвертьвекового знакомства прокурору цветущей автономной республики: прелюбопытное дело, Ибрагим Ибрагимович! Страстно желая найти у Исаева хоть палевое перо в крыле и обвинить его хоть в чем-нибудь, прокуратура республики три года не замечает удивительное. Именно же: а почему новый председатель не оприходовал полученную из Хабаровска пасту? Все двадцать тонн, по Какавову, числятся захороненными. Но не укажет ли прокуратура республики, где место этого захоронения? Прокуратура не укажет, потому что такого места не существует. Ибо, и пусть это будет известно прокуратуре, к переработке полученной из Хабаровска пасты Какавов неосторожно приставил колхозников (есть бухгалтерские документы по оплате их труда). Переработанная паста, числящаяся захороненной, была затарена в новенькие дорогие бочки и на грузовиках отправлена некоему Юре в Осетию. Не сподручнее ли прокуратуре установить точный адрес этого Юры и куда затем пошли двадцать тонн «левой» чесночной пасты, и за сколько десятков тысяч рублей? И не чист ли, как младенческая слеза, в свете этих неопровержимых фактов предприниматель Исаев?
Но еще год прошел со времени той беседы. И уже в республике новый прокурор республики. Однако исповедующий, видимо, все ту же точку зрения, что факты — они не столь упрямая, сколь упругая вещь. Ввиду чего за нарушения социалистической законности по делу Исаева никто не наказан, и четыре угнетающих года хозяйственник состоит вне партии и вне работы. О нем в республике говорят, что для него припасено много руководящих должностей, но разве можно восстановить Исаева в партии и дать работу по достоинству, покуда прокуратура не произнесет четыре слога: не-ви-но-вен. По одному слогу за каждый год следствия.
За четыре года он всего дважды — чтобы не надоедать— был в редакции. Я спросил его при последнем визите:
— Когда слово «невиновен» все же произнесется, сможете ли вы стать прежним Исаевым?
— Я и сейчас прежний, — сказал он, — меня не изменило ничто. Мои дети взрослые, тихой жизни мне искать нечего. Сейчас, на потеху всем, против меня в восьмой раз возбудили уголовное дело. Если мне возвратят доверие, может быть, и потом против меня будут уголовные дела. Но хорошо бы пожелать себе такого следователя, у которого в университете по предмету «Презумпция невиновности» была хотя бы тройка. А мой Двулиев, поручи ему комментировать футбольный матч, вместо «Блохин начинает комбинацию» обязательно сказал бы так: «Блохин начинает махинацию».
Самому старшему по возрасту, самому масштабному по объему работ — самые и тяготы. И нашего молоденького директора кафе, и нашего мегаллообработчпка из Акынска, и нашего чесночного страстотерпца был старше главврач Невской областной инфекционной больницы Сергей Харитонович Армянин. Десять лет назад его, главврача сельской районной больницы, эту больницу и построившего, вызвали в Невск. И назначили главврачом областной больницы.
Областная была рублена «в лапу» даже не из лиственницы — из сосняка. Год постройки — 1902. Представляла она уже не здания, а нечто врытое и крытое. И однажды, после того, как обвальный потолок заклинил двери в одной из палат и главврач подавал в окно детей из этой палаты, взбешенный Армянин явился в облздрав и сказал, что дальше так продолжаться не может.
— А мы и знали, что вы так посчитаете, — сказали в облздраве, — мы знали, что вы к нам нагрянете. Мы ведь с умыслом назначали вас сюда главврачом, с учетом ваших личностных качеств не столько клинициста, сколько строителя. Приступайте к стройке, Сергей Харитонович. Но с подрядными организациями в городе трудности. Будете строить хозспособом.
— Хозспособом я такие объемы строить не буду. Это слишком пикантно для любого следствия. Это тюрьма.
— А если не будете — мы вас уволим. В КЗоТе есть на выбор множество презабавных статей. Последующее трудоустройство при этих статьях будет весьма затруднительно. И потом — почему обязательно тюрьма? Может, всего-то строгий выговор и начет в пару месячных окладов. А ведь строить кому-то надо. Ведь для детей. Вы же любите детей!
(Руководство Невского облздрава подтвердило на суде в 1986 году, что такой разговор был в 1978 году.)
Три года маленький большеголовый главврач носил поверх кипенно-белого халата телогрейку строителя. Три года личным примером вел за собой персонал больницы. И из худшей в ударные сроки она стала одной из лучших в стране. И союзный Минздрав провозгласил больницу школой как внутрисоюзного, так и международного опыта.
В Невске — тысячи руководящих хозяйственников. И отнюдь не все ясномыслы и корифеи. Отнюдь не все наделены той стрункой (а некоторые в себе ее сознательно придушили), которую мы определяем как хозяйственную предприимчивость.
Среди некорифеев у Армянина были неприятели: пролаза, трюкач, доставала! Вот я сижу на должности, ничего мне не дают, не обеспечивают ничем — и сижу я тихо, влачу, перебиваюсь, как могу. А он, что ни затеет — все сбывается, все ему поставляют. Ловкач!
Да, у него сбывалось, и не всегда стерильно праведным путем. Его медсестры и врачи с пятирублевками дежурили на дорогах возле мест выемки грунта, заворачивая потом самосвальные большегрузы на отсыпку территорий больницы. А множественные эти пятерки, червонцы п сотни возникали так: те, кого мы уничижительно называем шабашниками, от своих больших заработков часть денег оставляли больнице: на обеспечение фронта работ, на материалы.
Знатны невские заводские свалки, может быть, даже лучшие в мире. И вот там, как тень отца Гамлета на крепостной стене, непрестанно маячила фигура главврача Армянина. Который потом возникал у директоров заводов: у вас там складировано для уничтожения, в то время как мы… Вдобавок, больница могла бы быть полезна заводу в диспансерном обследовании детей…
Да, многие хозяйственники-сидни не любили Армянина и просто взвились, когда Армянин по просьбе Минздрава СССР провел в Невске симпозиум инфекционистов.
— Вы только подумайте, — бурчали сидни, — государственные законоуложения как бы и не для него писаны. Невск— перегруженный город. Невеликое совещание затеешь тут скликать — и то за год поставь в известность облисполком, чтобы твое совещание город вписал в гостинично-транспортно-общепитовский ритм. А этот приходит за месяц — и все для него сбывается!
(Поясним всего на одном примере, как сбывалось у предприимчивого Армянина. Он пришел и сказал, что Минздрав просит о симпозиуме. Ему сказали в ответ: ты, наверное, Сергей Харитонович, заболел, инфицировался сильно по службе. Или ты не знаешь, что заявки положено подавать за год? Где, скажем, размещать людей?
— Отвечаю, — сказал главврач. — Я изучил график движения туристических теплоходов через Невск. Два дня гостиничные дебаркадеры речников будут свободны. Речники пойдут медицине навстречу, и как раз в эти два дня Минздрав…)
Первоклассная и очень специальная больница на несколько лет раньше возможного срока была введена в действие. Она была сдана с очень значительной экономией средств для государства. Однако народный контроль учел своеобразие некоторых строительных методов главврача: он был увенчан строгим выговором и начетом в два месячных оклада.
А через месяц прокуратура Невска изъяла всю строительную документацию по больнице (узнаете испытанный метод?). Армянин обжаловал эти действия. Тогда из прокуратуры позвонила медовым голосом следователь Букреева: заезжайте на минутку, надо обмолвиться парой слов. Армянин сказал, что приедет позже, — сейчас он мчится на совещание в облисполком. Следователь сказала: да ведь всего на минутку!