— А что значит «никогда»? — Друзин нахмурился и твёрдо посмотрел прямо в глаза Ходунова. — А вот если на ваших глазах какой-нибудь подонок будет убивать ребенка, и единственный способ остановить его — убить? Ну, тогда как? Яков свою пулю заслужил. Вы даже и не представляете себе, сколько на нём трупов.
Они смотрели друг на друга, и в холодных глазах Друзина уже закипал гнев. А Ходунов смотрел в эти глаза совсем без напряжения. Все волнения прошли. Он и внутренне был совершенно спокоен.
— Я ведь понимаю, что не каждый, кто вынужден убивать, — убийца, — тихо сказал он. — Солдат тоже убивает, исполняя свой долг. И я не имел в виду этого Якова. Я вообще в отношении вас мало что знаю. Но вот одно я знаю точно. Вы убили мать Боброва. Вы или по вашему приказу, это не важно.
Некоторое время они глядели друг на друга. Глаза Друзина потускнели, все такие же холодные, они стали теперь совсем неподвижными, пустыми. Он смотрел на Ходунова очень сосредоточенно, как будто стараясь что-то понять.
Наконец Друзин отвел глаза. Он насупился и помрачнел.
— Ладно, пошли, — сказал он. — Далеко ещё?
— Нет, если будем идти в темпе, минут десять.
— Ну, тогда пошли в темпе.
Молча они дошли до большого дома, вытянувшегося вдоль бурной Роны, по широкой смотровой площадке дошли до его торца и по лестнице спустились вниз. Перейдя по подземному переходу, они вышли к началу дорожки, ведущей к площадке на скале, и стали подниматься по ней. Они шли уже минут двадцать.
Тропинка круто пошла вверх, огороженная здесь слева аккуратным забором из оцинкованной сетки, закрепленной настойках, зацементированных в скале. И наконец они вышли на площадку, где изгородь заканчивалась у скалы.
— Здесь, вот это место, — сказал Ходунов. — Здесь в последний приезд мы были два раза. Еще шутили. Кто смог бы пройти по этому карнизу. Видите, карниз огибает скалу и дальше продолжается. Отсюда не видно, а если подняться наверх, вон туда, видите, оттуда весь карниз виден хорошо. И хорошо видно расселину, она вот сразу за выступом. Расселина глубокая, там что угодно спрятать можно.
— Ну, так что же, пойдете? — Друзин, прищурившись, посмотрел на Ходунова.
— Нет, это не для меня. — Ходунов посмотрел на уступ за стойками забора и невольно взялся за надежные перила. — Я не смогу. Высоты боюсь.
— А говорили, что горнолыжник, любите горы. Что же так?
— Это совсем другое. Вот в самолете или на трассе, на подъемнике я ничего не чувствую. А если я встану на этот карниз — точно голова закружится. А самое главное, нет абсолютно никакой необходимости в таком риске. Вон, видите это дерево наверху? Если пройти дальше по тропинке вверх, вы выходите на вершину скалы, совершенно спокойно доходите до дерева и привязываете там веревку. Бросаете ее сюда, на эту площадку, и все! Давайте сходим в магазин. Он вот здесь, наверху. С веревкой я запросто пройду. Друзин снисходительно усмехнулся:
— Вы же знаете, я за исключение любого риска. Но нельзя же избегать даже переходов через улицу. Вы просто боитесь. Так просто и скажите.
Ходунов пожал плечами:
— А я так и говорю. Я боюсь. Отсюда свалишься, это уж точно конец.
Друзин засмеялся.
— У вас просто слишком богатое воображение. Отсюда и страх. А я прагматик. Я вижу надежный, абсолютно безопасный выступ, и никакое воображение мне не мешает. Я ходил без страховки и не по таким карнизам. И поэтому не боюсь. Вы встаньте вон там, в начале тропы. Да, вот у этого куста. Если кто-нибудь появится, просто засвистите. Ну-ка, попробуйте.
Ходунов послушно засвистел что-то немелодичное.
— Отлично! Если я не позову, никаких движений. Я пошел.
Друзин действительно чувствовал себя на карнизе совершенно свободно. А у Ходунова, глядевшего на него с безопасной тропы, огороженной надежной изгородью, уже появилось легкое головокружение и какая-то непонятная тяга туда, вниз, вызывавшая ощущение слабости в ногах и желание покрепче ухватиться за что-нибудь.
Друзин спокойно сделал несколько шагов. Он шел боком, лицом к скале, постоянно поглядывая то в направлении расселины, то на стоявшего у куста Ходунова. Место он для Ходунова выбрал, видимо, так, чтобы и не дать ему далеко уйти и чтобы он не мог слишком близко подойти к выступу. Аккуратно переступая очень мелкими шагами и прижимаясь телом к скале, расставив руки, Друзин уже дошел до выступа. Расселина была прямо за выступом. Надежно ухватившись правой рукой за острый край глубокой трещины в граните, Друзин переместился еще дальше. Он, видимо, левой рукой ощупывал довольно глубокую расселину.
И тут Ходунов, напряженно следивший за Друзи-ным, услышал легкий шум сверху. Он посмотрел туда. Двое полицейских неторопливо спускались по тропинке. Ходунов оглянулся. Внизу тоже стояли двое в форме.
Ходунов снова посмотрел на Друзина. Тот уже начал перемещаться назад, к надежной ограде. В левой руке у него был довольно большой пакет, заклеенный скотчем. Их взгляды встретились. Сделав безразличное лицо, Ходунов легонько засвистел и посмотрел вверх.
Со своего места Друзин не мог видеть полицейских. Ни тех, кто шел сверху, ни тех, кто был внизу. Он просто замер и глядел на Ходунова. Глядел молча, стараясь понять, что произошло.
Полицейские, шедшие сверху, были уже совсем близко. А на верхней площадке появилось еще несколько людей, в форме и в штатском.
Ходунов перевел взгляд на Друзина. Тот стоял все так же неподвижно, только что-то изменилось в его взгляде. В нем не было его обычной настороженности, цепкости. Он стал спокойным, даже равнодушным. Он как будто понял что-то очень важное и сейчас пытался до конца осмыслить это. Так продолжалось несколько секунд, и все это время Друзин и Ходунов смотрели друг на друга. И Ходунов чувствовал, как в нем все больше напрягалось что-то внутри, а глаза Друзина становились все спокойнее и сумрачнее.
Спускавшиеся сверху полицейские вышли наконец на площадку и остановились рядом с Ходуновым. Он на мгновение обернулся к ним, а потом снова взглянул на Друзина. Тот уже повернулся на узком карнизе к площадке, касаясь плечом гранитного выступа, сделал несколько шагов вперед и сейчас замер. Он только переводил взгляд с Ходунова на полицейских и снова на Ходунова..
Полицейские стояли спокойно, не делая никаких движений. Сверху на площадку спустились еще двое.
Глаза у Друзина, так и стоявшего на карнизе уже больше минуты, стали совсем пустыми. Он поднял голову и посмотрел вверх, куда круто уходила гранитная стена скалы. Потом он снова посмотрел на Ходунова. Что-то похожее на горькую усмешку, как почудилось Ходунову, мелькнуло в его глазах.
А потом он посмотрел вниз, на уходящий круто под него каменный обрыв и туда, дальше, где далеко внизу стена заканчивалась грудой обломков. Он смотрел вниз наклонившись, как будто бездна тянула его. А потом резко выпрямился и плечом ударился о выступ скалы. От толчка его слегка отбросило снова к краю, одна нога соскользнула. Какую-то долю секунды он балансировал на остром крае выступа. И не удержался.
Как это получилось? Случайная потеря равновесия? А может быть, Друзин просто понял, что его ждет, и сам решил, что это лучший выход? А может быть, и то, и другое. Даже если бы его самого можно было спросить об этом, он вряд ли бы ответил.
Этого уже не узнает никто и никогда.
У Ходунова, напряженно следившего за Друзиным, внутри все как будто оборвалось, и перехватило дыхание. Он ждал удара о камни так, как будто это было с ним. Не слишком чувствительный к своей боли и крови, он сейчас представил себе и почти почувствовал ту жуткую боль, которая через мгновение пройдет через этого человека.
Подошёл тот самый молодой полный полицейский, который разговаривал с Ходуновым в полицейском участке.