Выбрать главу

Я успеваю съесть весь завтрак и даже облизать тарелку, пока никто не видит, как вдруг раздается стук в дверь. Пялюсь на часы. Одиннадцать утра. Суббота. А значит…

— Раскудрить твою черешню! — выкрикиваю и, подскочив с кровати, беру курс в коридор.

Останавливаюсь под дверью ванной комнаты, стучу тихо-тихо:

— Кирюша, там такое дело… Посиди в ванной, пока мама не уйдет.

— Елена Сергеевна?

— Нет, Петр Павлович.

Дверь открывается. Орлов пытается просунуться в дверной проем, но я держу оборону ногой — не пролезет.

— Не понял.

— Орлов, да блин… Ну не тупи. Конечно, моя мама! Она у меня одна, если забыл.

— Любимую тещу. Любить. Нельзя. Забыть.

— Без шуток, Орлов! — выставляю указательный палец, будто строгий учитель. — Иначе будешь наказан.

— Сонь, а я что-то не понял. Ты меня стесняешься?

Закатываю глаза. Спокойно, Мартынова, дыши глубже…

— А ты как думаешь?

В ответ Орлов пожимает плечами, и я толкаю его обратно в ванную комнату, а затем спешу открыть входную дверь.

Делаю глубокий вдох, поворачиваю замок против часовой стрелки и…

— София, ты почему так долго не открывала? — мама хмурит лоб, сканирует меня с головы до ног, будто рентгеновский луч и недовольно качает головой: — только не говори, что этот козляра опять протирает дырки на кошерном матрасе, который мы с папой тебе подарили на восьмое марта!

Глава 5. Цыц, моя радость

Мама ходит туда-сюда, точно маятник в кабинете психолога. Я наблюдаю за ней со стороны, в спешке надевая домашние шорты и майку. Остановившись напротив кровати, Елена Сергеевна с брезгливой миной на лице берет в руки пустую тарелку и разглядывает ее со всех сторон, будто ревизор из знаменитой телепередачи.

— Ты снова облизывала тарелку? — щурится, царапает ногтем засохший желток, нюхает. — Жареная яичница, — закатывает глаза.

— Ма…

— Не мамкай, София! Это что такое? Почему мы питаемся этим?

Снова брезгливая моська и громкое «фыр-фыр».

— София, ты же взрослая девочка. Сколько можно тебя учить?

Бла-бла-бла, парам-пам-пам!

Слушаю, точнее, делаю вид. Мама всегда читает нотации о здоровом питании, мол, в моем возрасте неправильное питание — непростительная роскошь: целлюлит на бедрах и апельсиновая корка на попе.

— Все сказала? — пытаюсь прервать словесный водопад, но тщетно.

Мама вошла в азарт и, святые помидоры, пошлите мне грамм терпения!

— Ты замуж хочешь? — риторический вопрос, но я отвечаю: «Нет!». — А придется! София, я свою ягодку растила целых двадцать семь лет не для того, чтобы она была одинокой женщиной с тридцатью тремя кошками.

— Ма-ма!

— Цыц, моя радость! — шикает мама. — Слушай свою маму внимательно и помолчи хоть одну минуту.

— Да я это… — мама устремляет строгий взгляд в мою сторону, и я надуваю щеки как хомяк, мол, все — могила, молчу, набрав в рот воды.

— Значит, так, — громкий вздох. — Квартиру убрать. Постель поменять, — тянется рукой к простыне, отодвигает ее в сторону и, япона ж бабушка, там… Серебристый квадратик фольги.

Немая сцена без слов. Я молчу, мама — тоже, а в коридоре чихает этот гад, чтоб его обложили налогами со всех сторон!

— Это кто? — спрашивает мама, еле шевеля губами.

— Сосед!

— Какой?

Устремляю взгляд в потолок.

— Сверху, — вру, не краснея.

Мама что-то подозревает, а я молюсь египетской силе, чтобы Орлов закрыл свой рот и перестал палиться.

— Подожди-подожди! — мама поднимает руку вверх, приказывая молчать, а потом идет в коридор.

Следую по пятам мамы, рисуя в голове дурацкие оправдания, мол, Кирилл зашел по работе, а у меня неожиданно сломался кран в умывальнике и я попросила его починить. Поэтому он обнаженный по пояс, а я… Я вообще недавно проснулась. Такое могло ведь произойти у нормальных людей?

Штирлиц из мамы весьма неплохой, но Орлов — реально козляра, с партизанами вообще рядом не стоял! Сам открывает дверь и выходит из ванной комнаты с такой широкой улыбкой на лице, будто действительно рад видеть мою маму.

Кино и немцы — теща и зять, горячо любящие друг друга. И пофиг, что они бывшие, главное, смотрят друг на друга вон как!

— Здравствуйте, — тянет Кирилл, а я показываю ему кулак, мол, попал ты, Кирюша, по самое не хочу!

— Кирилл Витальевич, — сухой официальный тон — это мама умеет, по крайней мере, всегда так делает, когда хочет заткнуть за пояс собеседника.