И все зашелестели:
– Да, да. Точно как Юра Субботин!
Наверно, парень с таким именем был 1 из прошлых пациентов больницы. Имея математические способности, он развлекал здешнюю публику научными темами. И не зная его, я проникся к нему сочувствием. Безусловно одарённый мальчик, он был прикован постели с хирургической травмой и, наверное, не 1 месяц был всеобщим любимцем.
Мне как раз и требовались такие, которые не спрашивали меня, кто теперь председатель земного шара. Хрупкие ростки разума и порядочности, которые как-то сохранили себя в нынешнем хаосе. Если повезёт, мы придумаем с ним вместе что-нибудь. (Позорное бегство в Финляндию не было выходом).
– Найдите! Найдите мне этого Юру Субботина! У него был телефон, e–mail?
– Мы не знаем… Он не сказал нам.
И все расстроенно разошлись. Только Галина Сергеевна ободряюще смотрела на меня – ничего, мол, прорвёмся!
Испанский Художник озадаченно косился на нее – наверное, предчувствовал свою грядущую погибель.
И вдруг, где-то в проходе, как светлый луч, мелькнул халат Вали Ковалевой! Она не потерялась на глухих карельских дорогах и приехала готовить меня к дальнейшей отправке. Да, я не сомневался, что не застряну надолго в дремучем Суоярви. Но как меня смогут найти мои родные, если я отправлюсь куда-то далее? И что будет с Костомукшей?
Думая об этом, я разглядывал алюминиевые шторки вентиляции. В моём воспалённом сознании (о хинине нечего было и мечтать) эти из легкого металла планки превращались в самолеты, двигающие прогресс. Такие люди, как я и Юра Субботин, принадлежали к славному племени конструкторов техники, несущей благо. Хрупкие ростки будущего, мы не были раздавлены нынешней бездарной, дурного пластика, реальностью. За гигантский скачок в мировых коммуникациях следовало платить. И теперь мы были затеряны в российской глубинке. С нами Русая Девочка в Кофточке Белой и Штурман Семи Морей, они не продадут нас. Юра Субботин завершит свои вычисления, и наступит всеобщее братство.
Рядом суетилась Катя, я разглядывал ее родинки и нежную смуглую кожу, и мне хотелось её обнять. Но со своей тряпочкой на ноге я не мог пошевелиться, да и сломанная нога побаливала.
В своих светлых мыслях, я заснул, а проснулся оттого, что Галина Сергеевна и Катя везут меня на катающейся кровати через длинный и светлый алюминиевый туннель. Было ясно, что и Валя Ковалева где-то рядом с нами. Она не могла остаться в стороне от этого радостного процесса. Мимо проносились стены туннеля и все мыслимые времена года.
Я пришел в себя в больничном штопаном халате, сидя с костылями на подоконнике в коридоре 22-го этажа здания New-York Times. Был канун нового, 2013 года. Я сидел скромно, на отшибе, никому не мешая, теребя веревочки на халате. Между тем, кругом творилась суета. Редакция газеты испытывала трудности с очередным номером. Повсюду сновали репортеры и их пиджаки перемешивались с врачебными белыми халатами.
Судя по всему, наша больница Горного Короля вместе с персоналом и пациентами перебралась через океан. Мы испытывали трудности с помещением, и нам досталась только крохотная комнатка в этом многоэтажном здании. Рядом было пространство, огороженное стойкой вроде тех, у которых в гостиницах стоят портье. Сейчас там крутились медсестры и санитарки. Висела нарисованная на листе ватмана новогодняя елка. Так как теперь я мог передвигаться на костылях, я выходил сюда погулять и погреться возле батареи, под мерцающим светильником. Медсестра Катя маячила неподалеку со шприцем и делала прививки. Два электрика ковырялись в щите распределения.
1 из них был молодой доктор из Суоярви. Подойдя ко мне, он с помощью хитрого аппаратика припечатал к моему носку бумажку со штрих–кодом. Она не понравилась мне, я отодрал её и отшвырнул ее прочь. Не говоря ни слова, парень припечатал другую бумажку.
– Да что ты привязался к моему носку–то!
Другой электрик, видимо, из местных, толстый, очкастый и практичный обитатель Нью–Йорка, внимательно наблюдал за нами. И я понял это так, что происходит процедура обязательной маркировки иммигрантов. Молодой доктор по приезду добросовестно ввел эту программу в свой мобильный телефон и тот исправно печатал карточки. По неясной для меня причине, я сохранял неприязнь к этим устройствам.
Тем не менее, я сейчас же почувствовал потребность как-то пригодиться этим людям. В конце концов, я долго болел, и следовало поправляться и найти какую-нибудь работу. Определяться с занятиями в эмиграции.
– Возьмите меня электриком! – хотел сказать я.
Но они отлично справлялись без меня. Молодой доктор что-то с щелканьем переключил в щите. Одна из стен коридора бесшумно отъехала, показав другой, служебный, освещенный люминесцентным светом. Затем вернулась на место.
Ну, допустим, подумал я. Тогда я буду работать в газете. Всегда писал, буду теперь писать для газеты. Но репортеры не обращали на меня никакого внимания. Расстроенный, я запахнулся в халат и понурился. Из оцепенения меня вывел голос санитарки.
– Кто это здесь кормится?
Я посмотрел на неё и понял, что её вопрос скорее обращен к Испанскому Художнику. За несчастного давно никто не платил, и его кровать выкатили в коридор и поставили возле огромного старого ксерокса.
– Александров, – прочитала санитарка табличку у его кровати.
– Это не Александров, – возразил я. – Это его мозговой паразит. Как репей, прицепился ко мне. Александровы – славная горная фамилия, но мы приехали недавно и ещё не обустроились.
Санитарка выслушала меня и отошла к стойке.
У Испанского Художника дела были совсем ни к черту. Из последних сил за мной таскался все это время. Сейчас он постоянно хрипел, глаза были закрыты. Из капельницы текло нечто безнадежное.
1на из медсестер подошла, чтобы поменять ему бутылочку. Затем принялась изучать надписи на них.
– Да как такое допустили? – возмутилась она. – Вы видите? Ему приносят просроченный раствор, чтобы мы ему капали. Сэкономить опять решили? А наша репутация?
Тут я заметил, что в бутылочке была кровь. Мой Художник оказался неудавшимся кровососом.
В это время стена коридора отъехала, и показалась скорая бригада Горного Короля в полном, измененном составе.
За месяцы отсутствия Удивительная Рысь отрастила еще большую гриву. Шикарные волосы были подкрашены иранской хной; как и всегда, она носила под белым халатом элегантный и дорогой брючный костюм. На руках сверкали тонкие браслеты. Сейчас она вела под руку весело смотрящую молодую женщину, в которой я сразу заметил что-то мальчишеское.
За ними шла медсестра–прибалтка, которой здесь, кажется, доверяли. Прокатил тележку задумчивый доктор, который сказал в Суоярви про колбасный сыр.
Здесь была давешняя знакомая Галина Сергеевна, пенсионерка–генерал. По–видимому, она забросила мысли о своей трубе. Но, заметив меня, она кивнула и улыбнулась и подошла к кровати Испанского Художника.
– Так, что у нас тут за скандал?
Медсестра показала ей бутылочку.
– Вы понимаете, они нарочно так делают. Привозят просроченную кровь, как будто это что-то исправит. Ведь это же 1на видимость, он давно весь гниёт изнутри.
Испанский Художник очнулся и со страхом смотрел на врачей – его несчастный обман раскрылся.
– Ну что, будем оперировать тогда. Прямо сейчас.
Не обращая внимания на редакционную суету, прикатили столик с хирургическими инструментами.
Медсестра Катя подняла одеяло, и пронесся лёгкий вздох общего отвращения. Мы увидели худые ноги и тело в стадии сенильной атрофии. Странно, вроде бы он был не очень старый – только заметная проседь в волосах.
– Видите, до чего доводит пьянство. Ну, где будем отрезать? – примеривалась пенсионерка.
Я вспомнил Валю Ковалеву и сказал:
– Галина Сергеевна! Он женщину обидел, у всех на глазах, были свидетели.
Лицо пожилой докторши посуровело.
– Ну, как так? Женщин у нас обижать не рекомендуется. Оттяпаем будь здоров!
Художник застонал, засучил ногами.
– Сам до такого довел. Капал себе гниль какую–то. Да расслабься, все хорошо тебе сделаем.
С некоторым удовлетворением все наблюдали за этой процедурой, и я чувствовал, что Валя Ковалева теперь отомщена и могла бы вернуться ко мне. Но ее благородный измученный профиль был теперь где-то далеко, в области её несчастных супругов, в неизвестном пригороде Петербурга и дорогах купающейся в счастье Карелии.