Пока мой сосед приходил в себя, пришла санитарка и принесла нам травяной настой, я сделал глоток.
– Как называется эта трава?
– Шиповник. С моей родины прислали.
– Вы, наверное, откуда-то с юга.
– Из Архангельска.
– Эх, правда, необъятная у нас Родина, все стороны света перепутались.
Непонятным пока образом, этот напиток компенсировал потерю моего вечного соседа. Хотя и казалось, что произошедшее необратимо.
– Благодари бога, – сказал я ему. – За эту женщину и ее чудесный напиток. Глядишь, что-нибудь новое отрастет. Посмотрим на твое поведение.
В коридоре вокруг мелькали разговоры, и я снова всплыл под потолок, чтобы лучше слышать их. С каждой новой фразой, я чувствовал попытки людей приблизиться к богу, и вокруг звенело.
– Першит в горле. Глаз болит. Костостой разломлен. Смят.
– Сгнило, высохло нутро. Снова я заснул в метро.
– А? А? А?
В воздухе нарастало напряжение и беспокойство. Бог был совсем рядом, среди этих мелькающих репортеров и санитаров. Каждый произносил свою реплику и пробегал дальше.
– Помни так. Жетончик бросил. Можешь спать. Спокойно спать.
– А? А? А?
– Первой линии вагон. Убаюкает тебя.
– А?
Некоторые из них останавливались, удивлённо разглядывали, как моргает осветительный плафон. Подобного рода неисправности были редкостью в этом здании. Неведомый электрический мотылек залетел сейчас сюда, просочившись через бетон и стекло.
– Путешествуя вагоном. Человек несется вдаль.
– Где-то там, куда он едет. Ценный Мозг Обсидиан.
Вспышки мотылька сообщали мне подробности биографии писателя Замятина. Когда-то он, простой инженер, переехал в этот город, в надежде и поисках новой жизни. Но в весьма успешной карьере возникла пауза. Среди прозрачных стеклянных конструкций и бетона, он сидел, как и я сейчас, в поношенном больничном халате и плакал над новым номером «Нью-Йоркера».
– Аккуратные квадраты. Берегут его здоровье.
– Берегут, чтоб мы не сдохли. Мы нужны ему, ублюдки.
И хотя последняя фраза была очевидным ляпом, в ней присутствовал бог, и он был, как никогда, близок.
Я вернулся в своё физическое тело. Это был мой новый приступ рыданий после полетов над окружающим интерьером.
– Ну что такое? Обидели мальчика? – услышал я голос медсестры Кати и как-то сразу успокоился.
К моему удивлению, она обращалась не ко мне, а действительно к какому-то мальчику, который потерялся в редакции. Но было поздно. Я уже ощутил себя частью этого человеческого потока. Весь Нью–Йорк, и это здание в том числе, заполнило пестрое человеческое многообразие. Когда-то реальность всячески отвергала меня, пребывание у Удивительной Рыси изменило это.
Пульсации скорого пришествия бога наполняли все вокруг. Ко мне навстречу шла красивая девушка. Наполовину азиатка, наполовину вообще неясных кровей, она дотронулась до моей руки и сказала «привет» и исчезла. Она сказала это так, будто мы были давно знакомы. Но я в первый раз видел перед собой такой евразийский драйв. Наверное, так должны были выглядеть люди далекого будущего, если все национальности перемешаются. В который раз стало ясно, что внезапно наступил коммунизм, таким, как нам его описывали когда-то.
Между тем, вещи продолжались своим чередом. Пришли люди ремонтировать ксерокс, из которого рассыпался чёрный порошок. Было непонятно, кому понадобился такой старый и древний аппарат. Но здесь было невероятное количество иммигрантов, и им всем следовало придумать занятие.
Смеркалось, за окном пошел снег, и стало по-зимнему уютно. Санитарки вернули нас с вечным соседом в палату. У нас появился третий, не то индиец, не то африканец, завёрнутый в узбекский халат. Его, как и «обыкновенную морскую свинью», откачивали и промывали кишки. Только сейчас это был более суровый вариант, его несколько раз разрезали и снова зашивали. Делали это Удивительная Рысь и медсестра Катя, которая не боялась самой грязной работы. Сплошная беда была у них с нами, млекопитающими.
Постоянно расползающееся тело удерживал халат, лица несчастного не было видно. По–видимому, такие пациенты были в нашей клинике не редкость. Только сейчас проблема была не с алкоголем, а с любой пищей, от которой тот не мог отказаться. Лично я не мог понять такого подхода. Зачем надо было заталкивать в себя эти куски колбасного сыра, если он знал, что обрекает себя на страдания. Но такая уж она была, древняя узбекско–африканская традиция.
– Зачем Вы поддерживаете это? Такую жизнь убогую? – спросил я. – Ведь он мог лишний раз воздержаться. Сам ведь виноват.
Она ничего не отвечала на это. Наверное, как врач, она была права, и моя позиция была слегка фашистская.
Закончив операции, Удивительная Рысь воткнула в стойку вместо капельницы кусок сыра «Маасдам» и удалилась. Вместо неё появилась та весёлая незнакомая женщина с тёмной, слегка растрёпанной причёской, как после хорошего катания на сноуборде.
Она завела огромный агрегат в углу (на нем засветились лампочки) и крутанула рычаг. В глубине прибора возник хор невероятных женских голосов, который испустил некую отчаянную, светлую ноту, рычаг опустился. Насколько я мог догадываться, этот аппарат обеспечивал пациентов искусственным дыханием на всю ночь. После его включения любое удушье как рукой снимало.
Тут я вспомнил, что пока она крутилась днем около сестриц, я придумал ей имя.
– Ну, как ты думаешь, кто я? – по обыкновению весело спросила она.
– Мальчик–профессионал, – медленно и отчетливо выговорил я. – Или инспектор Люся?
По-видимому, это всех рассмешило. Улыбалась и сама Люся.
В самом хоре женских голосов, испускаемых её аппаратом при включении, было нечто неведомое из Северной Европы. Словно это было одно из сокровищ Горного Короля. Кто они все, спрашивал я себя не1кратно. Но говорили они вроде по-русски, а может, мне это казалось.
Наступила тишина. Нечто завернутое в узбекские халаты шевелилось и сопело, полосуясь на куски сыра «Маасдам». Испанский Художник и вовсе был в отключке после своей ужасной операции. И тут я вспомнил, что это последний день света, 21 декабря 2012 года. Тем более, мы в Нью-Йорке, здесь могут взорвать прямо в собственном здании.
Пришла медсестра и померила всем температуру.
– Ничего не понимаю. Никогда такого не было, чтобы у всех была такая высокая.
Стало страшненько. А если это и был конец света? Медсестры судорожно выясняли через интернет, наступил ли конец света там, где были уже следующие сутки.
– На Маршалловых островах нормально.
– И из Австралии звонили.
– Значит, все в порядке?
Ничего не было в порядке. Все думали, что нас сейчас взорвут. И действительно, откуда-то издалека донеслось эхо страшного взрыва. Раскрылась дверь на пожарную лестницу, там, где в других больницах было помещение морга. Сама смерть пришла за нами, и пациенты остались с нею 1 на 1.
В дверном проёме находилась непроницаемая чернота. Иногда чудились некие фигуры, но вроде это была иллюзия. Индийскому Африканцу было всё равно, и у Испанского Художника совсем подавили волю. Рассчитывать приходилось только на себя, так наступила ночь, и никого не было рядом.
– Ну, давайте, – сказал я. – Выходите, нахер. Чего там попрятались?
Не было никакого ответа. Но из дверного проема на нас веяло таким ужасом, что я мог быть уверен, что обращаюсь не в пустоту.
Было ясно, что в Нью-Йорке происходит нечто кошмарное. Волна конца света, которая часовыми поясами полосовала весь мир, докатилась и сюда. Следующий день не наступил, на улицах поджигали машины и во мраке творился беспредел.
– Ну? – продолжал я в пустоту. – Давайте, заходите. Поглядим, что за чёрные у нас тут шарятся.
Так опять длилось часа 2. Затем дверь захлопнулась, но тревожные события этой ночи не прекратились.
В палате появились Удивительная Рысь и медсестра–литовка в очках. Они внесли окровавленное тело женщины в светлом ситцевом платье. Не было сомнений, что это труп. Его уложили в традиционной комнатке со стеклянной перегородкой, вообще, в течение этой бесконечной ночи чувствовалось, что наше помещение раздвигает свои границы.
– И что? Там кто-то живой еще остался? – спрашивала литовка.