– Не надо, внученька, – сказала бабушка. – Не надо! Это для тебя большая сумма. Может другие подадут – взрослые люди.
– Бери, бабушка, – сказала Лада. – У тебя горе, наверное.
– Да, внученька, – сказала бабушка, утирая слезы. – Живу я одна в коммунальной квартире. Дочка выросла. Вышла замуж. Уехала за мужем далеко, далеко. На другой конец страны. И не навещает меня уже 5 лет. Никак не выберется. Дорога дорогая. И помогать деньгами не может. Так, что я живу только на свою пенсию. А вот вчера, в магазине, толи украли, толи потеряла кошелек с остатками пенсионных денег. А до следующей пенсии еще десять дней ждать, а в доме денег нет. Холодильник пустой. На твои 100 рублей я протяну эти десять дней. Спасибо, милая. Я, пожалуй, пойду домой. Все равно люди не подают милостыню. Разучился народ делать доброе, милосердное дело.
– И сколько бабушка вы стояли здесь, в вестибюле метро?
– Да уж часа 3 стою. Мимо идет море равнодушных людей. И подали милостыню только 2 женщины. Да и те пожилые. Видно, что тоже живут нелегко. А обеспеченные, более молодые люди не подают. И чем богаче человек, тем жаднее, – с горечью сказала бабушка.
Ладе было по пути с бабушкой. Они поднялись по эскалатору, наверх. Вышли на улицу. Пятиэтажный блочный дом, хрущевской застройки, где жила бабушка, стоял совсем рядом с метро. И Лада решила помочь бабушке. Довела ее до подъезда. И бабушка вдруг сказала:
– Внученька, ты я вижу, добрая девочка. Зайди ко мне в комнатку, где я живу. И я покажу тебе одну вещь.
В старых «хрущевках» лифта не было. Медленно, медленно они с бабушкой поднялись на третий этаж. На двери было четыре кнопки.
– Это четыре семьи здесь проживают, – сказала бабушка.
Она открыла общую дверь своим ключом. В длинном, грязном, неосвещенном коридоре действительно было четыре двери. Бабушка ввела Ладу в свою комнату. Комната метров на 15 была необыкновенно чистая и опрятная.
– Я не буду задерживать тебя, внученька. Но только покажу одну вещь, – сказала бабушка и достала из дальнего угла то, что я уже описывала вам под именем «непонятное существо». – Это очень старая мягкая игрушка, – сказала бабушка. – Мне эта мягкая игрушка ни к чему. Я уже стара для игрушек. А тебе в самый раз, ведь у меня в гостях бывают только такие старушки, как я.
– Какая-то старая, облезлая подушка, а не мягкая игрушка, – подумала Лада.
А бабушка, как будто угадав ее мысли, сразу же сказала:
– Эта мягкая игрушка, а не старая, облезлая подушка. И она очень и очень старая. Мне ее подарили в детстве. А до этого ею играла моя мама, когда была ребенком. И поверь мне, это необычная мягкая игрушка. Ты только поверь мне, внученька. А то скажешь, что старая старуха из ума выжила. Ты только поверь мне, – еще раз твердо проговорила старуха. – Я всю жизнь думала, в чем секрет этой мягкой игрушки. И только под конец жизни поняла, эта мягкая игрушка, такая невзрачная, некрасивая и вообще непонятно какая. Она живая!!!
– Живая?! – изумленно повторила Лада.
И «непонятное существо» чуть не упало у нее из рук. Лада внимательно присмотрелась к нему. В руках ее было нечто неопределенное, очень странного вида. То ли зверь, то ли птица. И выделялись на этом «непонятном существе» только глаза. Громадные нечеловеческие глаза, полные тоски и печали.
– Но мне кажется, бабушка, но она неодушевленное. Но глаза, глаза!!! – вдруг почему-то шепотом сказала Лада.
А бабушка ей в ответ почему-то тоже шепотом отвечала:
– Это непонятное существо только снаружи кажется неодушевленным. А внутри оно живое!!! Ей Богу, не вру!
И бабушка даже перекрестилась, в знак своей правоты. И Лада с благодарностью, но вместе с тем, и с некоторым опасением приняла этот подарок от бабушки. Она положила дома это непонятное существо в один ряд с другими мягкими игрушками. И в суете школьных дел как-то забыла об этой мягкой игрушке, об этом «непонятном существе». Но в ее памяти непроизвольно, вновь и вновь, возникали огромные человеческие глаза «непонятного существа», то полные скорби и печали, то полные слез. И опять и опять что-то необъяснимое влекло и влекло ее к этому «непонятному существу». Ей все время хотелось смотреть и смотреть на его громадные человеческие глаза, полные скорби и печали.