Попробуйте, высокопочтенный сударь, сыграйте, а я, ничтожный, буду отгадывать, как подскажет чувство. Но если не угадаю, благоволите не прогневаться.
Боя натянул порвавшуюся струну и погрузился в думу. Мысль его устремилась к горным высотам, и он тронул струны.
— Да! Хорошо! — воскликнул дровосек. — Возвышенно, величественно!.. Ваши мысли в высоких горах.
Боя ничего не ответил. Он опять сосредоточился, представил себе текущие воды и снова ударил по струнам.
— Да! Красиво! — с восхищением отозвался дровосек. — Струящаяся плавность! Ваши мысли в текущей воде.
В этих двух ответах каждый раз угадывались сокровенные мысли Боя. Пораженный, Боя отстранил цитру и встал, приветствуя гостя, как подобает хозяину.
— Простите! Простите! — восклицал он. — Да, это тот случай, когда в камне сокрыта бесценная яшма. И если бы по внешнему виду судили о людях, то сколько талантов было бы в мире загублено. Сударь, ваша уважаемая фамилия и ваше благородное имя?
Дровосек склонился и ответил:
— Я, ничтожный, ношу фамилию Чжун, имя мое — Хуэй, второе имя — Цзыци.
— Итак, значит, господин Чжун Цзыци, — произнес Боя, сложив для приветствия руки.
— А ваша высокая фамилия и место вашего почетного назначения? — в свою очередь осведомился Цзыци.
— Скромный чиновник Юй Жуй, — ответил Боя. — Служу при цзиньском дворе и прибыл в вашу уважаемую страну посланником от цзиньского князя.
— Оказывается, передо мной высокопочтенный господин Боя, — произнес Цзыци.
Теперь Боя усадил Цзыци на почетное место гостя, а сам занял место потчующего хозяина и приказал мальчику подать чай. После чая, велев принести вина, он сказал:
— Хочу воспользоваться вином как предлогом, чтобы продлить беседу с вами. Прошу не пренебречь ничтожностью простого угощения.
— Смею ли! — отозвался Цзыци.
Мальчик убрал цитру, и они сели за вино.
— По говору вы, конечно, уроженец Чу, не знаю только, в какой именно местности находится ваша почтенная обитель, — начал Боя.
— Неподалеку отсюда, — отвечал Цзыци. — Деревня *Цзисянь, в горах Мааньшань, и будет та самая глушь.
— Деревня Цзисянь, — повторил Боя и одобрительно кивнул головой. — Действительно, «собрание талантов». А каково же ваше благородное занятие?
— Рубкой дров я занимаюсь, — ответил Цзыци.
Боя усмехнулся.
— Господин Цзыци, — обратился он к гостю, — я простой чиновник и в своих словах не должен был бы выходить за пределы дозволенного, но разрешу себе нескромность заметить, что на вашем месте я не избрал бы себе такой участи. Почему бы вам с вашими дарованиями, с вашими знаниями не добиваться почестей и славы, не занять должного места при дворе и не оставить в истории своего имени? Почему, напротив, вы ограничиваете свои стремления и мечты лесами и ручьями, допускаете, чтобы следы ваши терялись среди следов простых дровосеков и пастухов, почему пропадаете здесь в безызвестности?
— По правде говоря, — сказал Цзыци, — в семье нашей лишь престарелые родители мои да я. Живу я жизнью дровосека, чтобы провести возле отца и матери остаток лет их, и на должность, будь она сопряжена со всеми почестями княжеского званья, не согласился б променять и дня забот о стариках.
— Такая сыновняя почтительность поистине редка! — воскликнул Боя.
Так за разговором шло время. Гость и хозяин, то один, то другой, поднимали чарки и любезно потчевали друг друга. Цзыци, как говорится, был «равно спокоен и при унижении, и при возвеличении», и Боя все больше и больше проникался к нему симпатией и уважением.
— Которая же это весна в цветущей вашей молодости? — спросил он у Цзыци.
— Попусту прожил уже двадцать семь лет.
— Я на десять лет старше вас, но если б вы не отказались скрепить союзом братским эту встречу и братьями впредь называться, то это было бы подлинной дружбой людей, понимающих звук.
Цзыци рассмеялся:
— Нет, высокопочтенный сударь, вы изволите заблуждаться. Вы — знаменитый вельможа высокой страны, я же — ничтожество какое-то из глухого края. Мне ли до вас тянуться так высоко и подвергать вас унижению, хотя бы самим снисхождением ко мне.
Боя ответил на это:
— «Знакомых всяких полон свет, но много ль близких нам друзей?» Скромный чиновник, я в заботах мечусь в мире сует и возможность близкой дружбы с человеком высокой души и большого таланта поистине считаю величайшим счастьем всей моей жизни. И если при этом вы говорите о богатстве и знатности, о бедности и простоте как о препятствиях к дружбе, то к какому же тогда разряду людей вы причисляете меня, Боя?
И, приказав отроку сменить свечи и вновь воскурить ароматы, они с Цзыци тут же, в каюте, преклонили колена. Боя как старший, Цзыци как младший торжественно поклялись отныне и впредь называться братьями и ни в жизни, ни в смерти не изменять этой дружбе.
Боя велел снова подать вина. Теперь уже Цзыци настоятельно предлагал Боя занять почетное место. Уступив Цзыци, Боя наконец переставил чарки, переложил палочки, и Цзыци занял место младшего. Обращаясь друг к другу, как брат к брату, они вели задушевную беседу. А ведь,
Увлеченные разговором, они не заметили, как побледнела луна и поредели звезды. Начало светать. Люди на судне уже были на ногах — они налаживали паруса и снасти, готовясь в путь. Цзыци стал прощаться. Боя поднес другу чарку вина, взял его за руку, вздохнул и сказал:
— Дорогой брат, почему так поздно встретились мы с вами и почему должны так быстро расстаться!
У Цзыци невольно скатилась в чарку слеза. Он залпом выпил до дна, налил ответную чарку и поднес ее Боя. Оба чувствовали душевное влечение и привязанность друг к другу, и им жаль было расставаться.
— Душа остается с неудовлетворенными чувствами, — сказал Боя, и хочется вас удержать, чтобы вместе попутешествовать хоть несколько дней. Скажите, возможно ли это?
— Мне очень хотелось бы сопровождать вас, но что поделаешь — родители мои стары, а ведь сказано: *«Покуда отец и мать живы, не уезжай далеко».
— Коль скоро ваши почтенные родители живы, — ответил Боя, — то возвращайтесь домой и сообщите им, что едете в *Цзиньян проведать меня. Это будет совсем как сказано дальше: «А коль уедешь, пусть знают, где ты».
— Не смею легкомысленно обещать вам и в конце концов не оправдать доверия, — ответил Цзыци. — Пообещав вам, брат мой, я должен буду выполнить уговор. Но представьте, что я не получу согласия родителей. Ведь я тогда заставлю вас где-то там, за тысячи *ли напрасно дожидаться меня и буду чувствовать себя еще более виновным перед вами, чем теперь.
— Да, вы действительно человек благородной и искренней души. Ну ладно, тогда я сам приеду навестить вас в будущем году.
— А когда именно, дорогой брат? — спросил Цзыци. — Скажите, чтобы я мог знать заранее и встретить вас.
Боя стал считать по пальцам:
— Прошлая ночь была праздником осеннего полнолуния, нынче будет шестнадцатое число восьмого месяца. Значит, приезд мой, дорогой брат, придется опять на самую середину осени, на пятнадцатый или шестнадцатый день месяца, вот тогда я и явлюсь с визитом к вам. Но если пройдет двадцатое и я не приеду, не явлюсь и в первых числах *последнего месяца осени, тогда считайте, что я не сдержал слова и перестал быть порядочным человеком.
Боя тут же велел занести в дневник название места, где живет Цзыци, а также день свидания с ним.
— В таком случае, — сказал Цзыци, — непременно буду в те дни стоять на берегу и почтительно ждать вас. Однако уже совсем рассвело, и я прошу позволить мне откланяться.
— Постойте, брат мой! — сказал Боя и велел отроку принести два *и золота.
Просто, ни во что не обернув слитки, Боя поднес их Цзыци и сказал:
— Скромный дар этот пусть будет на какое-нибудь лакомство почтенным вашим родителям. Мы люди духовно близкие и ныне побратимы, а потому пренебрегать ничтожностью этого подарка вы не должны.