Отказаться Цзыци не посмел. Он принял золото, вновь откланялся и с полными слез глазами вышел из каюты. Взяв коромысло и шляпу, он заткнул за пояс топор, накинул плащ и по сходням перебрался на берег.
Боя, провожая Цзыци, стоял на носу судна и, роняя слезы, прощался с другом.
Не будем говорить о том, как возвратился домой Цзыци, а продолжим рассказ о Юй Боя. Удар гонга возвестил об отплытии, и судно отчалило. Но теперь Боя было уже не до того, чтобы любоваться величественною красотою гор и рек: на всем остальном пути он с тоскою в сердце вспоминал душевного друга.
Еще несколько дней плавания, и Боя покинул судно. Далее он следовал по суше. Там, где он проезжал, становилось известным, что едет советник княжества Цзинь, и никто не решался допускать промедления или пренебрежения: всюду его ждали повозки и кони. Так он добрался до самого Цзиньяна и явился с докладом к своему повелителю.
Время летело. Миновала осень, миновала и зима, как-то незаметно ушла весна и наступило лето; Боя не переставал думать о Цзыци. И вот наконец мысль, что близок праздник полнолуния, заставила его просить властителя княжества Цзинь разрешить ему на время оставить дела, чтобы съездить на родину. Князь изъявил свое согласие. Боя собрался в дорогу и решил снова отправиться кружным водным путем. Вступив на судно, он сразу же приказал кормчему докладывать о названии каждой бухты или стоянки.
Случилось, что как раз ночью пятнадцатого числа восьмого месяца кормчий доложил, что они подъезжают к Мааньшаню. Боя с трудом узнал место прошлогодней стоянки, где они встретились с Цзыци, и велел причалить. И вот
Ночь была ясная, светлая. В каюту сквозь бамбуковый занавес у входа падал лунный луч. Боя велел мальчику поднять занавес, вышел из каюты и стал на носу.
Взирая на рукоять созвездия Ковша, глядя на отражение этого сердца небесного в глубинах вод и созерцая бесконечность неизмеримого пространства, ярко освещенного вечерним светилом, он вспомнил о прошлогодней встрече с другом, когда вдвоем они сидели при луне после бурного ливня.
«И вот я снова здесь, и опять великолепная выдалась ночь. Но он обещал ждать на берегу. Почему же никого не видно? Неужели он пренебрег обещанием? Ну да, понятно, — подумал Боя немного погодя. — Ведь мимо этих берегов проходит немало судов, а я в этот раз плыву на другом судне, откуда же ему знать, что я уже здесь? Надо сыграть. В прошлом году я привлек его игрою на цитре. Сыграю и нынче какую-нибудь мелодию. Если брат услышит, непременно придет».
Боя приказал мальчику поставить столик на нос судна, принести цитру и возжечь курения. И вот Боя достал из футляра цитру, стал подворачивать колки и настраивать струны. Но едва он провел рукою по струнам, как уловил звуки скорби и печали в тоне струны шан. Боя прекратил игру. «Какая унылая грусть и печаль в этих звуках! Не иначе как у брата дома горе. Ведь в прошлом году он говорил, что родители его в почтенном возрасте. Может быть, умер отец или скончалась мать. Как сын, с большим почтением относящийся к своим родителям, он, решая, что важнее, конечно, скорее нарушит слово, данное мне, нежели в такое время оставит дом. Поэтому, наверно, он и не пришел. Завтра с утра я непременно сам отправлюсь к нему и все разузнаю».
Тут Боя велел мальчику убрать цитру и столик и, спустившись к себе, лег.
Всю ночь Боя не спал. Он с нетерпением ждал, когда рассветет, но, как назло, не рассветало, ему хотелось, чтобы скорее занялась заря, но она все медлила. Он смотрел, как луна смещалась с бамбукового занавеса и как в конце концов из-за гор показалось солнце. Боя встал, умылся, причесался, оделся и велел отроку с цитрой сопровождать себя. На всякий случай Боя взял с собой десять и золота.
«Если брат в трауре, это будет поминальным подарком», — подумал он при этом. Сопровождаемый мальчиком, Боя сошел по сходням на берег и двинулся вперед узкой дорожкой. Пройдя около десяти ли, они вышли из ущелья. Здесь Боя остановился.
— Почему вы не идете дальше, господин? — почтительно спросил мальчик.
— На юг и на север тянутся горы, а с востока на запад проходит дорога. По ней можно направиться в любую сторону: и в ту, и в другую, — дорога большая, проезжая. Но, как знать, в какой стороне деревня Цзисянь? Подождем кого-нибудь из здешних, расспросим толком, тогда и пойдем дальше.
Боя присел на камень передохнуть, а мальчик стал позади него.
Через некоторое время слева на дороге показался старик. Борода его свисала нитями яшмовой белизны, и волос завивался серебристым шелком. В соломенной шляпе, в грубой одежде, с посохом в левой руке, с бамбуковой корзинкой в правой, старик медленно шел по дороге.
Боя встал, оправил платье и шагнул ему навстречу с приветствием.
Старик, не торопясь, опустил на землю корзину, подняв руки, поприветствовал Боя и спросил:
— Что изволите приказать, сударь?
— Разрешите узнать у вас, в какую сторону надо идти по этой дороге, чтобы попасть в деревню Цзисянь?
— И в ту и в другую сторону дорога ведет к деревне Цзисянь; но по левую руку отсюда будет Верхняя Цзисянь, а по правую — Нижняя. От одной до другой тридцать ли по большому проезжему тракту. Если вы выйдете из долины, то окажетесь как раз на полпути от обеих деревень: в одну сторону пятнадцать ли и в другую — пятнадцать. Не знаю, в какую из этих деревень вам угодно попасть.
Боя молчал. «Брат ведь умный человек, — думал он про себя, — а поступил так бестолково. Ведь знал же, что здесь две деревни Цзисянь, значит, точно нужно было сказать — Верхняя или Нижняя».
Боя все стоял в нерешительности. Тогда старик сказал:
— Вы так задумались, сударь: по всей вероятности, вам не объяснили, что здесь две деревни Цзисянь, так что вы теперь не знаете, в какую из них вам идти.
— Именно так, — ответил Боя.
— Видите ли, — начал старик, — в одной деревне всего лишь десять семей и в другой десять, и почти все они удалились от житейской суеты, скрываются от мира. Я прожил здесь много лет, а, как говорится,
Так что все эти семьи если не родня мне, то уж друзья непременно. Вы, сударь, вероятно, направляетесь в деревню Цзисянь к какому-нибудь другу. Так назовите только фамилию и имя того, кого вы разыскиваете, и я вам скажу, в какой деревне он живет.
— Скромному ученику вашему, — ответил Боя, — нужно было бы попасть в дом Чжунов.
Когда старик услышал слова «дом Чжунов», из его подслеповатых глаз закапали слезы, и он проговорил:
— К кому-нибудь другому идти вы можете, а к Чжунам уж не стоит.
— Это почему? — в изумлении спросил Боя.
— Скажите, сударь, а кого именно разыскиваете вы из дома Чжунов?
— Я ищу Цзыци.
Старик вдруг громко разрыдался.
— Цзыци!.. Чжун Хуэй!.. Это ведь сын мой! — воскликнул он. — В прошлом году, пятнадцатого числа восьмого месяца, он возвращался поздно вечером из леса, и случай свел его с советником цзиньского княжества господином Юй Боя. Они долго беседовали и обнаружили общность мыслей и чувств, которая влекла их друг к другу. При расставании Юй Боя подарил сыну два и золота, и сын мой, накупив книг, стал усиленно заниматься. Я же, тупой неуч, не удерживал его, и вот целыми днями он в лесу рубил дрова, а по вечерам занимался, не щадя себя. Но силы его истощились, он заболел, и в несколько месяцев его не стало...
У Боя внутри словно все оборвалось, хлынули слезы. С воплем он упал наземь и лишился чувств.
В недоумении и испуге, сам в слезах, старик Чжун стал поднимать Боя.