Он распахнул огромные тёмные крылья и несколькими мощными взмахами поднялся в воздух. Тотчас ещё двое орлов снялись со скал по обе стороны от него и последовали за ним, ибо был это Главеглаз — самый сильный и опытный орёл из всех местных. Орлы никогда не заводили вожаков, но уважали силу и мудрость, и самых старших из своих рядом защищали с невиданным упорством.
Описывая круги, они внимательно смотрели вниз и наконец заметили ворон — целая стая их летала на самом краю чащи, возле обрыва. У орлов острое зрение, они видят мельчайшие предметы с большого расстояния. Глаза Главеглаза могли с высоты в сотню крыльев видеть ночью бегущего в траве кролика. Он не мог разглядеть сидевших в ветвях сов, но видел мечущихся возле ворон и тёмные кляксы на земле — похоже, он не ошибся, и вороны вновь объединились с крысами.
Орлов не назовёшь добрыми. Бывают они трусливыми и жестокими. Но орлы древней породы, жившие на горах дальних Пустошей, были гордые, могучие и благородные — самые замечательные из птиц. Они не любили крыс и не боялись их. Когда орлы удостаивали крыс своим вниманием (что бывало редко, ибо орлы их не едят — крысиное мясо, по их мнению, было слишком вонючим), то налетали на крыс сверху и гнали к пещерам, не давая им охотиться. Крысы ненавидели и боялись орлов, но не могли добраться до их гнезд на вершинах скал и прогнать с гор.
Этой ночью Главеглазом овладело любопытство, он захотел узнать, что творится в лесу. По его предложению множество орлов покинули вершины и, медленно кружа над лесом, стали постепенно снижаться туда, где крысы и вороны пытались достать до сов, щедро обкидывающих их горящими шишками.
Они хорошо сделали, что спустились! Там, внизу, творилось что-то страшное и невообразимое. Загоревшиеся крысы, визжа, убежали в лес, подожгли его в нескольких местах. Стояло лето, на восточных склонах давно не выпадало дождей. Пожелтелый папоротник, хворост, густой ковёр из сосновых иголок, кое-где сухие деревья охватило пламенем. Вокруг прогалины бушевал огонь. Оставшиеся невредимыми крысы с беснованием прыгали на стволы, отскакивали, наткнувшись на колючки, ругали сов самыми ужасными словами, глаза их горели свирепым красным огнём.
Вороны собрались в воздухе, подальше от огня, и громко перекаркивались. Скоро они придумали план, показавшийся им самим замечательно остроумным. Скоро они собрали оставшихся крыс в стаю и накидали вокруг стволов сухие листья папоротника, ветки, найденные жёлтые листья. Поляна уже прекратила гореть, лишь местами тлея, однако возле одинокой ели, на которой сидели совы, огонь гаснуть, похоже, не собирался. Вороны и пришедшие в себя крысы подбросили туда ещё листьев, сучьев и папоротника. Вокруг сов образовалось кольцо дыма и пламени. Распространиться наружу вороны и крысы ему не давали, сразу же топча прорывавшиеся искры, зато оно стягивалось всё теснее, и вскоре ползучее пламя перекинулось на кучи валежника и листьев, нагроможденных под елью. Дым ел Бильбо глаза, он уже ощущал жар огня, сквозь дымовую завесу он видел, как крысы, радостно скаля мелкие острые зубы, скачут вокруг дерева. Позади них, на почтительном расстоянии, сидели и летали вороны, наблюдали и выжидали.
И тут крысы затянули страшную скрипучую песню:
— Пятнадцать птиц на ветвях качались, под ветром перья у них трепыхались. Но крылья — увы! — не помогли пташкам. Как же снова вспорхнуть бедняжкам? Покончим с ними каким путем? Зажарим? Сварим? Съедим сырьем?
Потом они перестали скакать, приблизились к огню и закричали:
— Летите, птички! Летите, коли можете! Слезайте оттуда, птички, а то зажаритесь прямо в гнёздышках! Пойте, птички, пойте! Чего молчите?
— Убирайтесь прочь, негодники! — ухнул в ответ Гэндальф. — Ещё не время для гнёзд. Кто озорничает с огнём, тех наказывают!
Гэндальф хотел их подразнить и показать, что не боится. Но на самом деле он боялся, а ведь он был самым опытным и сильным среди сов! Как будто не слыша его, крысы продолжали петь:
— Жги ель! Огонь до небес! Пламя, играй! Пламя, пылай! Ночь, посветлей! Нам веселей, э-гей! Жарь их, жарь и вари! Вари, пламя, вари и пеки! Ну-ка, ну-ка — жарь их до хруста! Ночь, посветлей! Нам веселей! Э-гей! Э-ге-ге-гей! Э-гей!
Пламя лизнуло ствол дерева под Гэндальфом, и ястребиная сова стремительно взлетела выше, царапаясь об колючки — её размер был слишком большой, чтобы пролезть между лианами и стволом. Кора загорелась, нижние ветки затрещали.
Гэндальф приземлился на самую верхушку. Из его горла вырвалось решительное стрекотанье. Он приготовился спланировать с высоты прямо на полчища крыс. Тут бы ему и конец, но зато он, наверное, убил бы немало врагов, свалившись им на головы. Но он не успел раскрыть крылья.
В этот миг с неба на него упал Главеглаз, схватил когтями за лапы — и взмыл ввысь.
Визг гнева и изумления вырвался у крыс. Гэндальф что-то проухал склонившему к нему голову Главеглазу, тот громко крикнул, и тотчас сопровождавшие его птицы ринулись вниз, как огромные чёрные тени. Вороны оглушительно закаркали и бросились врассыпную. Крысы запищали от ярости и страха. Орлы кидались на них, сильными взмахами чёрных крыльев сбивали с лап или гнали прочь, в лес. Орлиные когти царапали их. Другие орлы схватили пещерных сов, которые вскарабкались теперь на самые верхушки и покачивались там, замирая от страха — взлететь никто из них вряд ли бы смог сейчас.
Бедняжку Бильбо чуть опять не бросили одного! К счастью, последний свободный орёл, ещё совсем молодой и даже местами по-детски пушистый, заметил съёжившегося на ветке сычика-эльфа. Он схватил Бильбо и взвился вверх над суматохой и пожаром, Бильбо болтался в его когтях, как дохлая мышка, его лапки бессильно свешивались из проёмов между орлиными пальцами.
Крысы и вороны разбежались, разлетелись кто куда. Несколько орлов ещё кружили над полем битвы. Внезапно пламя охватило ель до самой вершины, она с треском запылала. Вся поляна обратилась в шквал искр и дыма. Бильбо вовремя оказался в воздухе, ещё минута — и он бы погиб.
Вскоре зарево пожара осталось далеко внизу — красное мерцание на черном фоне. Орлы подымались всё выше широкими плавными кругами. Никогда Бильбо не забыть этого полета. Так высоко он ещё не летал, да и вряд ли бы захотел летать. Вершины гор всё приближались — каменные острия, торчащие вверх из черноты. Может, там внизу и стояло лето, но тут было очень холодно. Бильбо закрыл глаза. Его мутило от недавних запахов побоища, от пережитого страха и от осознания, что вся его жизнь теперь находится в лапах и крыльях огромного орла, который, может, был вовсе не дружелюбным к незваным лесным гостям.
Внезапно полёт закончился. Молодой орёл, несший Бильбо, разжал пальцы, и сычик-эльф со стоном упал на твёрдую площадку. Он лежал и радовался, что не сгорел в пожаре, и боялся свалиться с узкого выступа в черный провал. В голове у него всё путалось после ужасных событий последних восходов, а также от голода. Неожиданно он услышал собственный голос:
— Теперь я знаю, каково мыши, когда совёнок, придушив её немного, оставляет ненадолго в покое.
— Нет, не знаешь! — возразил ему усталый и сиплый голос Дори. — Мышь всё равно рано или поздно опять попадёт в когти и будет съедена, она это знает. А мы, смею надеяться, не попадём.
— Это точно, — пробормотал Бильбо. Он сел на хвост, поджав под себя лапки, и с беспокойством посмотрел на молодого орла, который примостился неподалёку. Интересно, какую ещё он болтал чепуху и не обиделся ли орёл. Не следует обижать орлов, если ты всего лишь маленький сычик-эльф и лежишь ночью в горном орлином гнезде. Но орёл точил клюв о камень, отряхивал перья и не обратил на его слова никакого внимания. Вскоре подлетел другой орел.
— Главеглаз попросил тебя принести пленников на Большой Уступ! — прокричал он и улетел.
Молодой орёл взял Дори в когти и исчез в ночном мраке, оставив Бильбо одного. Бильбо начал было размышлять, что означает слово «пленники» и скоро ли он попадет вместо кролика орлам на ужин, но тут орёл вернулся за ним, одним движением сграбастал в когти и взмыл вверх. На этот раз лететь пришлось недалеко. Бильбо очутился на широком уступе. Он сидел, прижавшись к холодной каменной поверхности, замерев от страха. Сюда можно было только прилететь, а отсюда — улететь или упасть в пропасть, так как крылья всё ещё болели. Остальные путешественники уже сидели там, прислонившись спиной к скале.