Наступивший день не принес ему покоя: к табуну подошел незнакомый секач. С этим Заворотень не мог мириться. Когда табун остановился на утренней кормежке, он решил выпроводить незваного гостя. Но и пришельцу изрядно наскучила жизнь холостяка, и он тоже решил постоять за себя. Завязалась ожесточенная схватка. Каждый из секачей стремился поразить соперника ударом клыка под лопатку — в то место, где билось сердце, но это не так-то легко было сделать. Природа наделила каждого из них броней — хрящевидными подкожными щитками, прикрывавшими передние лопатки. С оглушительным визгом кабаны разбегались и снова сшибались, стремясь опрокинуть друг друга на спину. А табун спокойно пасся рядом. Старая свинья равнодушно взирала на битву соперников. Весовое превосходство Заворотня решило поединок в его пользу. Пришлому секачу довелось спасать свою жизнь позорным бегством. Старая свинья, подойдя к победителю, приветствовала его негромким гортанным звуком и потерлась о его плечо мордой. В табуне снова наступили мир и покой.
Как-то во время подготовки ко сну, когда весь табун был занят ломкой ветвей для гайна, на кабанов напал тигр. Беззвучно подкрался полосатый к выводку и не торопясь выбрал себе на ужин подсвинка пожирнее. Когда намеченная жертва подошла к месту засады, тигр в два прыжка очутился на ее спине. Пронзительный крик подсвинка привел весь табун в неописуемую панику, и кабаны рассыпались в разные стороны. Ошалевшая от страха свинья промчалась рядом с тигром. За ней следовали поросята. Долго еще бежали трусливые кабаны, хотя тигр и не пытался их догонять. А когда прошел страх, они снова собрались вместе и направились к дальним увалам.
В истекшем году желуди плохо уродились, и совсем не было кедровых орехов. Старые бурые медведи, не успевшие за лето и осень зажиреть, не ложились в берлоги. Беспрестанно бродили они в поисках пищи и, словно тигры, охотились на свиней. Один из таких шатунов жил у ключа, облюбованного табуном Заворотня. Спустя несколько дней кабаны забыли о нападении тигра. Усердно разрывали они снег под старыми деревьями. Редко кому удавалось найти в прошлогодней листве крупный, крепкий как кремень орех. С громким треском раскалывали могучие кабаньи челюсти толстую скорлупу. Широкие коренные зубы перемалывали ее вместе с тощим ядром. Семейство — было так увлечено кормежкой, что спохватилось уже после того, как внезапно появившийся медведь-шатун лишил жизни одного из поросят. И опять в страхе неслось по лесу кабанье стадо. Заворотень, как всегда, находился в хвосте стада, обеспечивая его безопасность. С тревогой прислушивался секач к лесным шумам, подозрительно приглядывался к незнакомым предметам, не зная, откуда ждать новой беды.
Однажды он заметил бегущих к табуну серых собак. Издав крик, извещавший об опасности, секач выбежал навстречу лайкам с желанием их проучить, но это оказались волки. В один миг, звонко щелкая клыками, накинулись на Заворотня серые разбойники. Спасая табун, кабан стал уводить их в сторону, пользуясь той же системой обороны, которую применял при столкновении с собаками. Волки не лаяли и не рычали. Они молчаливо, но очень больно хватали Заворотня за зад, вырывая вместе с щетиной куски кожи. Несдобровать бы могучему зверю, не попадись ему вывороченный бурей густой кедр. Забравшись в его вершину, секач лишил своих противников свободного маневра. Волки боялись залезать в гущу веток, в которых Заворотень чувствовал себя в безопасности. Побегав вокруг кедра, они уселись на снегу, желая измором взять свою жертву, но и тут просчитались — в густом переплетении ветвей было теплее. Кабан и не думал покидать свое неприступное убежище. Потеряв всякую надежду полакомиться свининой, волки ушли, а Заворотень, дождавшись глубокой ночи, вернулся к табуну. Табун встретил его тихим одобрительным похрюкиванием. Даже поросята были рады его возвращению.
Наступила оттепель, а вскоре повалил густой снег. Он шел трое суток. Присмиревшие кабаны топтались на месте, разыскивая скудный корм под толстым белым покровом. Пока бушевала пурга, было тепло, но когда тучи ушли на восток и в небе засверкали яркие крупные звезды, ударил сильный мороз. Трудно было устроить теплое гайно в глубоком снегу. Сколько ни трудилась старая свинья, она не смогла согреть мокрых, повизгивающих от холода и сырости поросят. К утру двое из них, лежавшие на краю гайна, замерзли.
Табун поднялся поздно. Медленно повела старая свинья свой выводок к зарослям хвоща. Много раз во время бескормицы спасала эта вечнозеленая трава кабанов от гибели. Ее всегда было вдоволь, и к тому же хвощ не надо было выкапывать из-под снега. Для этих коротконогих животных не так были страшны морозы, как глубокие снега. На этот раз выпавший снег достигал метрового слоя. Поросята и даже подсвинки утопали в сугробах с головой, лишь только сворачивали со следа, проложенного шедшей впереди маткой.
Прошла целая неделя, прежде чем снег осел и миновала угроза гибели от голода. Окончился охотничий сезон. Покинули глухие уголки лесов люди и волки. Даже медведи-шатуны присмирели, предпочитая отсиживаться в своих гнездах, свитых из лапника молодых елей и пихт. Но кабаны по-прежнему бодрствовали. Они паслись на хвощах, а с наступлением темноты возвращались на ночлег к постоянным, хорошо оборудованным гайнам. Казалось, все хищники отступились от них.
Наступила весна, и табун ушел на солнопёчную сторону сопки. Заворотень не последовал за выводком. Он остался на хвощах, пока совсем не растаял снег, а затем направился к полюбившемуся ему мухенскому ключу. Как-то в конце весны, совершая длительную прогулку, Заворотень встретил знакомую свинью. Около нее сновали шустрые полосатые, словно бурундуки, поросята. При виде беззаботного отца своего семейства недоверчивая мать ощетинилась и с ревом набросилась на него. Пришлось Заворотню убираться восвояси. Вернувшись на мухенский ключ, он обосновался там на все лето. Осенью пришли охотники. Они выстроили в устье ключа зимовье и, конечно, обнаружили следы секача. Все попытки взять осторожного и хитрого кабана оказались безуспешными. Вскоре охотники смирились с мыслью, что старый Заворотень неуловим. Им даже было приятно, что рядом живет столь солидный зверь, встретиться с которым каждый из них не терял надежды.
ВОЛЧЬЯ ЖИЗНЬ
Серый был хорошим семьянином. Днем и ночью рыскал он по окрестным лесам, чтобы прокормить свое большое потомство.
Однажды, безуспешно проохотившись короткую майскую ночь, он возвращался голодный и злой к логову. На мокрой пади, густо поросшей высоким вейником, паслись три косули. Увидя своего предвечного врага, косули стремительно понеслись к зарослям низкорослой, но густой лещины, покрывавшей пологий увал. Разгадав их замысел, Серый начал заходить справа, «отжимая» косуль от увала.
Звери мчались словно тени, смахивая с кустов и травы обильную утреннюю росу. Расстояние между ними сперва увеличивалось. Как будто резвясь, перемахивали косули через двухметровые кустарники, без всяких, казалось, усилий толкали свои поджарые тела стремительно вперед и словно плыли над высокими травами.
Пробежав несколько километров, косули поняли, что волк придет к косогору раньше, и изменили направление бега. Теперь они устремились к обширной кочковатой мари, поросшей жесткой осокой, но и тут Серый не пошел по их следу: острая осока могла порезать лапы. Не выпуская из вида косуль, он бежал стороной.
Взошло солнце. Бисером заблестели нити паутины. С резким криком сорвалась с болота пара бекасов. Расстояние между косулями и волком не сокращалось: звери бежали с одинаковой скоростью. На вязкой жидкой почве ноги косуль проваливались глубже широких волчьих лап, и вскоре Серый заметил, что две косули идут рядом, словно не чувствуя усталости, а третья, немного поотстав, норовит уйти в сторону, если на пути попадется кустарник. Нацелившись на отстающую, Серый прибавил ходу. Достигнув ивовых кустов, косуля под их прикрытием попыталась было уйти в лесную чащу, но Серый пошел наперерез. Первым выскочив на опушку леса, он сильным толчком груди опрокинул жертву наземь и одним ударом клыков перерезал ей горло.